Читать «Жмых» онлайн - страница 59

Мы поселились на верхнем этаже, оставив нижний для других постояльцев. Самая большая комната была выделена Антонио под мастерскую. Он готов был проводить там время сутками, а ещё — на берегу, среди воды, песка и неба. Целые дни напролёт он рисовал с какой-то горячей, фанатичной страстью, а потом, выдыхаясь, падал замертво у своего мольберта и мгновенно засыпал…

В Рио он быстро сошёлся со многими известными художниками того времени. Люди искусства приняли его в свой круг с распростёртыми объятиями: Антонио с его неукротимым, необузданным темпераментом и сумасбродными, взбалмошными выходками гармонично вписывался в богемную среду.

Поначалу я следовала за ним из музея в музей, погружаясь в неведомые, странные и далёкие для меня миры: то торжественные и уравновешенные, полные аскетических ликов святых, то, напротив, изощрённо-варварские, с изобилием грубой, осязаемой плоти, то немыслимые и абстрактные, казавшиеся хаотичным нагромождением цветных пятнышек и отвлечённых, причудливо изогнутых линий. Когда Антонио замирал перед той или иной картиной и мог, вытаращившись на неё, часами простоять в благоговейном трансе, я изо всех сил пыталась понять, что привлекло его в этом жутком крошеве радужных точек. «Слышишь идущий от земли гул?» — шёпотом спрашивал он, не отрываясь глазами от картины. Я неуверенно кивала, хотя никакого гула, разумеется, не слышала: ценитель искусства из меня был никудышный. Зато я имела безошибочное коммерческое чутьё: оно заставляло прислушиваться к разговорам, запоминать фамилии, делать краткие записи в блокноте, а потом перезванивать на другой конец света: «Какой нынче в Штатах спрос на бразильских модернистов?»… Потом я начала уставать от бесконечных походов по галереям и мастерским, пьяного угара бессонных ночей, гвалта вечно спорящих и ссорившихся людей — бесцеремонных, шумных, неопрятных, которые любое пространство, где бы они ни появлялись, превращали в свалку. Да и работа требовала моего присутствия. В итоге Антонио был предоставлен самому себе.

Сначала всё шло более или менее сносно. Он каждый день демонстрировал свои новые творения, советовался, какую выбрать раму, просил найти состоятельного покупателя. Но постепенно богемная жизнь поглотила его без остатка. Его неудержимо тянуло к праздным, неприкаянным типам, не имеющим ни дома, ни постоянного источника дохода, ни цели в жизни. Подобно стае обезьян, с пронзительными криками прыгающих по веткам, они перескакивали из одного кафе в другое, часами просиживая за столиками и ведя пустопорожние разговоры. День сменял вечер, вечер — ночь, а они, накачанные алкоголем, окутанные плотными клубами сизого дыма, словно и не замечали этого. Их не страшили перспективы остаться без гроша — деньги в их кармане и так были редким гостем. Их не пугала возможность лишиться крова — они беззаботно кочевали с квартиры на квартиру, а если ничего подходящего рядом не оказывалось — ночевали, где придётся: на пляже, прикрывшись пальмовыми ветками, на скамейке в сквере, в приёмном отделении госпиталя. Что ни день, устраивали публичные скандалы и дебоши, а потом похвалялись своими «подвигами». Они считали себя бунтарями и мятежниками, а на деле были всего лишь распущенными и тщеславными юнцами, мнившими себя гениями. Отныне это сборище нетрезвых и беспутных психопатов стало постоянными спутниками Антонио. Он мотался с ними по всем выставкам и вечеринкам, которые никогда не проходили друг без друга, и отчаянно пытался подражать. Иногда, в надежде перещеголять кого-то из своих новых друзей, он откалывал такие фортеля, что мне потом приходилось откупаться от полиции. Его частенько можно было видеть расхаживающим по улицам пьяным, в обнимку то с одним, то с другим «источником вдохновения». Потом он приводил свою пассию домой, и она позировала ему обнажённой. Судя по доносящимся из стен мастерской звукам, в течение сеанса художник и натурщица несколько раз прерывались на занятия любовью.