Читать «Крысиные гонки» онлайн - страница 1159

В толпе задвигались. Несколько человек кивнули. Да, Хорь был на пригорке. Вовчик.

— Ну и что?

— Ну как же, как же… Ведь лазарет загорелся когда мы возле пригорка были — и там Хорь… Стало быть, не мог он в это время у лазарета быть, поджигать… А вот Вадима — нет, Вадима не видели…

Артист опять упёрся говорившему в лицо пронзительным, гипнотическим взглядом:

— И что ты этим сказать хочешь??

— Что, Хорь не мог свою арафатку кому-нибудь одолжить, кого поджигать лазарет послал?? — с привизгом воскликнул юрист рядом. Идиотская, совершенно идиотская идея с этими «доказательствами»; вот и приходится теперь кувыркаться, выдумывая всякую по. бень!..

— Мало тебе вчера по голове настучали?? — прошипел и Мундель.

Но вдовец Юлички отвечал с глупой лихостью и бесстрашием юродивого; которым, собственно, с некоторого времени, и был по сути:

— Этот платок не может быть чего-то доказательством. Потому что Вовчик Хорь на пригорке вчера был, его все видели. А шапочка — может быть Вадима, да. Может — нет. Вадима не видели вчера…

Всё. Достал. Уже — достал, сволочь. Как и «общение» с этой «аудиторией», с «народом», чёрт бы побрал это стадо!

В Артисте разом вскипели ярость и жажда крови. Как всё через задницу!! Как всё равно что в трагедии, во время напряжённо-драматического диалога вдруг пёрнуть. И доказывай потом, что ты Гамлет, и у тебя бушуют страсти. Сволочь. Вылез тут…

Срывающимися руками он стал расстёгивать куртку, стал доставать из-под неё пистолет.

Толпа сначала тупо, по-бараньи, следила за его лихорадочными движениями; потом, когда из-под полы мелькнула кобура с массивной рукояткой Стечкина, поняв, шарахнулась в стороны от юродивого.

— Что ты говоришь?? Ааа?? «Вовчик», говоришь?? Хорь — эта подлая тварь, убийца детей — для тебя «Вовчик»?? — срывающимся голосом закричал он «бывшему мужу Юлички».

Толпа раздалась в стороны от юродивого ещё сильнее. Молча. Довольно спокойно. После той «децимации», после вон, трупа, чьи ноги торчат из-за угла, после горелых трупов у домика Богдановых и в сгоревшем лазарете, уже трудно было произвести впечатление. Если только из них самих не расстреливать каждого пятого. Или третьего. Чччёрт!..

Достал пистолет, сдвинул рывком предохранитель.

Максим Георгиевич, в прошлом добрый семьянин, послушный муж, добросовестный работник низового уровня треста «МувскСпецАвтоматика»; а ныне грязный, голодный и постоянно мёрзнущий приживал при семье дочки бабы Вари, социальным статусом едва ли не ниже илота, а вернее — деревенский сумасшедший, юродивый; тупо и спокойно смотрел на приближавшуюся смерть.

Из-под балахонистого, потрёпанного твидового пиджака, под который для тепла было надето, кажется, вообще всё, что было у Максима Георгиевича из личных носильных вещей, торчали как палки ноги в рваных на коленях брюках, обутые в летние туфли, обёрнутые для тепла же тряпьём. В чёрных от грязи пальцах правой руки он крутил давно неработающий мобильный телефон. Ценности он не представлял никакой. Он давно уже не работал, да; и если бы и работал, подзарядить его было бы негде — не по статусу деревенскому юродивому заряжать телефон… но это была вещь из того, из другого времени, тёплого и обильного; где была семья, дом, работа, Юличка — властная, но любимая жена. Там, в телефоне — он знал, — были и её фотографии. Много. Их нельзя было посмотреть — но они были, точно были, — он помнил…