Читать «Крысиные гонки» онлайн - страница 1157

Мунделя опять не было — где-то явно «проповедовал»; а вот жена уже истопила печь, и в доме приятно пахло разогревающимся борщом.

Артист снял куртку, и принялся было стаскивать через голову ремень с тяжёлой кобурой, когда в сенях стукнула дверь. Он подумал сначала, что явился пропагандист, и выглянул в кухню, чтобы позвать его обсудить ближайшие планы; но это был всего лишь Хокинс, принёсший с колодца ведро воды. В пацана с трудом, постепенно, но всё же удалось заложить понимание, что в жизни ему, уроду и недоноску, никто ничего не должен; и чтобы кушать, да спать в тепле — одного умения гамать в компьютер недостаточно, нужны и бытовые услуги…

Об-ба… А что это у юнги за новая шапочка?..

— Хокинс, подь сюда!

Поставив ведро возле печки, тот опасливо присунулся к двери. За побитый клофелин и невыполненное поручение уже влетело, было; но тут, вроде как, запахло продолжением…

— Сюда, сюда, я сказал, в комнату входи… Да не разувайся, хрен с тобой, потом подотрут.

С минуту его рассматривал немигающим взглядом; с удовольствием отметил, как тот начал мелко дрожать, и явно не от холода. Боится, сволочь! Значит — уважает.

— Голова-то как, Джимми? Болит?

— Не… То есть болит, конечно; и шишка. Но так — ничего вроде… — опасливо отвечал тот.

— Прирезал, значит, Вадимову младшую, гришь?..

— Я… я ж говорю — неточно… Пырнул её два… нет, три раза; один раз — вроде как в живот. А потом эти, ну, ихние набежали, и я, это… отступил.

— Отступил, значит… Шапку где взял?? — прямо спросил Артист.

— Ааа?.. Чё? Какую шапку? Ааа, эту… Эту, нууу… — лапая шапку, натянутую поверх бинтов, быстро соображая, что соврать, и в чём сейчас его косяк, замельтешил подросток, — Этуу… давно у меня… Не помню уж. Папина, вроде.

— Папина… — разглядывая ублюдка, задумчиво проговорил Артист, — Я тебе сейчас в глаз выстрелю, сволочь. Или ты говоришь, где и как взял шапку, и… и что ещё, или конец тебе, — так и знай!

— Да чо сразу конец-то?? — не на шутку испугался тот, — Ничего особенного… Взял… У этих — у покойников.

— У каких покойников??

— Там это… Ну, когда всех на сбор зазвонили, я смотрю — горит! Ну я — туда. А там… там сильно уже горело. Ну и вот. Там один покойник лежал — у него в руке шапка. Ну и взял я. А чо? Ему зачем? А у меня моя в крови вся, — я её снегом затёр, и на кухне вон сушицца повесил. И всё… Чо такого-то?

— Урод. Дитя нездоровых родителей. Бастард. Нет не «всё». Ещё что «там» нашёл, поднял?? Быстро, сволочь!

Поняв, что запираться бессмысленно; и Хозяин явно что-то знает, если не всё; а смягчить-разжалобить за очередной свой неведомый самому косяк можно только чистосердечным признанием и не менее чистосердечным раскаянием, Хокинс тут же и раскололся, как перед директором в школе, когда его прихватила уборщица за подглядыванием в женском туалете. Тогда сошло, — смотришь, и сейчас сойдёт; чо такого-то…

«Движимый деятельным раскаянием», как сформулировал бы юрист, Хокинс принёс и подобранные на месте пожара вещи: кроме шапочки ещё и защитного цвета платок-арафатку, который планировал загнать кому-нибудь из хроновских бойцов, тащившихся по военной атрибутике; а также носовой платок — явно женский, потому что свежий, аккуратный и пахнет духами…