Читать «Каторжная воля (сборник)» онлайн - страница 69

– Есть кто живой?! – громко, надеясь, что теперь-то его услышат, спросил Федор.

И снова ему никто не отозвался. Тогда он спросил еще громче, почти закричал, и дерюга зашевелилась, медленно поползла в сторону. Послышался из-под нее хриплый, задышливый голос:

– Кого там черти принесли?

– Борис Черкашин здесь проживает?

– Да разве он живет! – послышалось в ответ. – Он мается, а не живет!

Дерюга окончательно сползла и соскользнула на пол. На топчане, подтянув к животу колени, лежал нестарый еще мужик, если судить по лицу, но давно нестриженный и до того обросший, что борода и длинные седые волосы на голове скатались в иных местах в колтуны. Он долго разглядывал Федора удивительно синими, яркими глазами, молчал и шевелил пальцами босых ног, от которых так дурно пахло, что хотелось зажать ноздри.

– Так это ты – Борис Черкашин, ты здесь проживаешь? – не выдержал Федор.

– Не ори! Я не глухой, слышу. Ну, Борис я, ну, Черкашин, говори дальше.

– Велено мне доставить поклон тебе из-за дальних гор, а от кого – ты сам знаешь. И слово велено сказать особое – дышло…

– Куда повернул, туда оно и вышло. Знаю, от кого ты поклон привез, знаю. Не сдох он еще, Емельян-то Колесин, катается по земле? Ладно, слова нужные я от тебя услышал. Считай, что до места добрался и приказанье наполовину выполнил. Что касается другой половины, ты мне после расскажешь. А теперь помоги мне божеский вид принять и покорми чем-нибудь, на базар сбегай, он тут рядом, денег я тебе дам.

– Мне торопиться надо, я…

– А ты не торопись, – оборвал его Черкашин, – меня слушайся. Как решу, так и будет. И Колесо твое мне не начальник. Здесь я порядки устанавливаю. Эх, помыл бы ты меня, парень, я уж до того принюхался, что никакой вони не чую. А ты вон носом крутишь, дышать не можешь… Обиходь хворого человека, на том свете зачтется…

Пришлось Федору подчиниться. «Ладно, потерплю, – думал он, – деваться мне все равно некуда, и помою, и накормлю, лишь бы толк от него был, помог бы мне, иначе…»

Дальше старался не думать – страшно ему становилось. И поэтому, чтобы не думать, еще проворней сновал по избе, приводя ее в мало-мальский жилой вид. Выкинул разбросанные тряпки, помыл пол, затопил печь, отыскал большой старый чугун и накипятил воды. Корыта в хозяйстве не оказалось, и пришлось мыть Черкашина, усадив на табуретку, прямо у порога. Зато нашлись овечьи ножницы, и он обкорнал ими хозяина, как барана, неровно, но почти под корень. Хозяин повеселел, помолодел, и синие глаза стали светиться еще ярче.

Сбегал Федор и на базар, после на скорую руку сварил похлебку, нарезал хлеб крупными ломтями и позвал:

– Садись к столу, похлебай горячего…

Медленно, придерживаясь рукой за стену, Черкашин поднялся с топчана, проковылял к столу, с трудом переставляя высохшие, как соломины, ноги. Не только ноги, но и все тело было у него таким худым, что под кожей обозначались даже самые мелкие косточки. Похлебку он хлебал не торопясь, обстоятельно и только чуть слышно покряхтывал от удовольствия. Наелся, со стуком положил на стол деревянную ложку и неожиданно захохотал: