Читать «Степан Кольчугин. Книга первая» онлайн - страница 22

Когда дома Степка просыпался до рассвета, ему казалось, что в комнате совсем темно, но через несколько секунд глаза начинали различать зарево завода, смутно синела печка, пятнами выступали горшки на полке. А здесь, сколько Степка ни тер глаза, чернота была нерушима и густа; хотелось заорать и начать разбивать ее кулаками.

Протянув руку, мальчик пошел обратно к двери, и тусклая шахтерская лампа засияла перед ним, как солнце.

«Вот, — думал Степка, — если уснуть, а лампа погаснет — можно проспать пятьдесят лет. Ведь люди просыпаются от света, от крика, от гудка, от клопов и блох, а здесь ничего такого нет. Наверно, в шахте есть много тайных мест, где спят шахтеры. Там, наверху, ходят жены, плачут, штейгера-англичане грозятся штрафами, а шахтеры спят себе да спят».

Потом Степка удивился, как тонкие деревянные стойки выдерживают тяжесть железного завода. Вдруг над головой домна?

Издали раздался гул. Когда Стопка услышал его в первый раз, он собрался бежать; теперь же он знал: гремели колеса вагонеток. Гул становился громче, послышался пронзительный свист коногона.

Лошадь шла быстро, мотая головой. Коногон то бежал впереди, то, навалившись грудью на вагончик, толкал его что было силы.

— Но, родной, давай, ог-го-о! Давай, проклятая, чтоб ты издохла! — кричал он.

Лошадь, храпя и роняя слюну, прошла мимо Степки, тускло блеснул ее холодный, мутный глаз.

Коногон крикнул:

— Эй, мальчик, подбери сопли, губернатор скачет! — И хотя он шутил, худое лицо его имело измученное и злое выражение.

Под конец дня, когда Степка увидел, что шахта не заваливается, что не произошло пожара и взрывов, а лишь унылая тишина и мрак висят над ним, ему стало тоскливо.

Партии вагонеток ходили редко. Одну гнал высокий худой коногон, шутивший со Степкой, другую водил совсем молодой парень, чуть постарше Пашки. Этот парень был жесток со своей лошадью: когда она останавливалась, он бил ее по голове тяжелым куском сланца, ругался страшными словами, и лошадь, видно, его ненавидела — она прижимала уши, шла боком, норовила лягнуть или укусить.

Кроме коногонов, почти никто не ходил по далекой продольной. Раз прошел чернолицый забойщик, посмотрел на Степку и сказал:

— Что, парень, дежуришь?

Когда худой коногон возвращался порожняком, Степка вкрадчиво спросил:

— Дядя, а что тут кушают? Очень хочется.

— Что едят? — переспросил коногон и остановил лошадь. — Едят разное: забойщики — уголь, крепильщики — обаполы, глеевщики — породу.

Потом он сказал:

— Ты, дурак, должен всегда при себе хлеб иметь. Упряжка двенадцать часов, — если не евши сидеть, то на-гора не подымешься, такое получится ослабление.

Он достал из кармана ломоть хлеба и отломил маленький кусочек.

— На уж, возьми, — сказал он и крикнул лошади: — Эй, Маруся, заснула!

Степка старательно жевал хлеб и размышлял обо всем, что случилось за последние дни. Хотелось спать. Он вспомнил слова дверового Сашки и поднялся на ноги, прошел несколько шагов. Когда же кончится проклятая упряжка? Как там хорошо, наверху: быстрый дым летит из заводских труб, мальчишки затевают игру, брешут собаки.