Читать «Вольфганг Амадей. Моцарт» онлайн - страница 190

Валериан Торниус

   — Я тем более восхищен вашим мастерством и творческим воображением, что сам текст подспорьем для вас был слабым. Бондини дал мне либретто для прочтения...

Моцарт настораживается. Этот странный человек с его быстро убегающим назад лбом и удивительно живой мимикой невольно разжигал любопытство. Какая убеждённость сквозит в суждениях венецианца, какое ощущение внутренней правоты от них исходит! А что он скажет о Дон-Жуане?

   — Только что вы, месье Казанова, высказали мысль, которую я не совсем понял. Не сочтёте ли возможным уточнить её?

   — Я утверждаю: Дон-Жуан у Да Понте не такой, каким мы видим его, благодаря вашей музыке. Он у него всего лишь искатель приключений и совратитель, но отнюдь не человек нашего просвещённого века. Хотя подобные ему люди, безусловно, жили задолго до нас.

   — А каков же, по-вашему, сегодняшний Дон-Жуан?

   — Он такой, каким и должен быть, живя сегодня с нами и среди нас: он вовсе не безрассудный разрушитель и погубитель, а эпикуреец в наряде кавалера, он вовсе не враг женскому полу, а друг, способный мудро наслаждаться его прелестями, — словом, человек, умеющий жить как следует! Человека таких достоинств никакой дьявол никуда не унесёт, даже после смертельного рукопожатия Каменного гостя. Вокруг его мёртвого тела не будут в сатанинской злобе прыгать мерзкие лемуры, красивые женщины спустятся с райских полей и возложат розы на его чело!

Казанова умолкает. Он настолько распалился, что даже забыл о еде.

   — Проклятый трактирщик! — выкрикивает он вдруг. — Обещал угостить по-царски, а подал остывшую пулярку.

   — Моя была с пылу с жару, — улыбается Моцарт. — И поглощал я её с удвоенным удовольствием: ваша лекция послужила вкуснейшей приправой к ней.

   — Да, эта тема меня интересует чрезвычайно.

   — А я тем не менее стою теперь перед печальным фактом: выходит, я зря написал такой финал. Ведь, по-вашему, она должна была завершиться героическим апофеозом?

   — Оставим божественное в покое и займёмся земными заботами. Опера должна восхищать зрение и околдовывать слух. К чему устрашать публику разными призраками и чудовищами? Это ей не по нраву, от этого у неё портится настроение. А ей хочется вернуться домой в хорошем настроении, как после званого обеда. Ваша музыка, блистательный маэстро, удовлетворит самый взыскательный вкус. Тут нет и не может быть сомнений. Но не подавайте на десерт тяжёлое для пищеварения рагу, даже с самой пикантной подливкой, а велите принести устрицы и шампанское, и вы увидите, что зрители покинут театр, причмокивая и прищёлкивая языком. Вот почему я не смог отказать себе в удовольствии переписать для вас текст секстета из второго акта. — Он протягивает Моцарту лист нотной бумаги. — Взгляните и скажите, что вы об этом думаете.

Теперь, когда Моцарт углубляется в рукопись, Казанова приступает к остывшей пулярке. Почерк у него мелкий, неразборчивый, и Моцарту приходится потрудиться, чтобы разобраться в нём. Он возвращает стихи Казанове со словами:

   — Ваша мысль о том, что истинный совратитель — это женский пол, околдовавший сердце и душу Дон-Жуана, прелестна и неожиданна, она придала бы нашему герою совершенно иной облик. Ну почему не вы написали либретто, месье Казанова?