Читать «Рецепты сотворения мира» онлайн - страница 29

1899 год. Пышная юная дама в тугом корсете, похожая на голубя-дутыша. За руку держит мальчика двух-трех лет в матросском костюмчике. Каноническое фото от первоклассного ателье. Качество такое, что можно иллюстрировать ЖЗЛ о рожденных на рубеже веков. Набоков, Поплавский et cetera. Читатель ничего не заподозрит. Рукой деда подписано, что мальчика зовут Володя. Он первенец от первого брака Елены Карловны, о нем речь впереди.

1905 год. Революционное изменение форм. Корсет больше не удерживает в своих берегах обширные бока и материнскую грудь. Корсет уволен. Елена Карловна сидит в просторной блузе и широкой юбке. На руках у нее младенец. Еще трое детей клубятся вокруг, как привидения, потому что не застыли на месте, когда вылетела птичка. Снимок любительский, фотограф и отец детей наверняка одно лицо, к сожалению, не сохранившееся визуально. Жаль. Мы бы побаловались физиогномикой. Гирсон или Крих?

1925 год. Время, вперед! Качество паршивое, советское. Перед нами загорелая блондинка в соломенной шляпке, с худым лицом и двумя детьми на коленях. Подписано: Ирочка – 7, Митя – 5. Дореволюционных детей сдуло ветром истории. Женщина выглядит моложе обеих матрон на предыдущих снимках. Закрадывается подозрение: а вдруг это разные люди?

Я знаю, время было трудное. Продукты по карточкам. Все на нервах. Граждане практически не имели щек. Хорошо кушали только в Полтаве. Вот там были щеки, ну и, конечно, в Кремле – у любимца партии Николая Бухарина.

С голодухи в моду вошли ямочки на щеках. Грета Гарбо, звезда немого кино, нарочно вырвала здоровые коренные зубы, чтобы добиться ямочек. А советские люди имели их просто так, бонусом к классовой борьбе.

Теперь уже не узнать, в чем причина несходства с самой собой женщины на фотографиях. Что виновато? Скудное питание двадцатых или склероз девяностых, когда составитель альбома не всегда узнавал своих родственников?

6

Чем дальше прогрессировала болезнь, тем вреднее становилось чувство юмора больного. В конце двадцатого века бабушка не могла найти на деда никакой управы. Он ежедневно чудил. Доставал из чулана свой официальный портрет с орденами, много лет украшавший «аллею трудовой славы», и говорил:

– Вот приколочу этого на палку и выйду на парад.

С удовольствием перевирал классиков, приговаривая «бабушка, бабушка в фартуке белом, что ты там строишь, кому?», или «дай, бабушка, на счастье лапу мне», или еще какую-нибудь ерунду. Однажды совсем потерял берега и позволил себе злую шутку над бабушкиным здоровьем. А это всегда было святое. Инцидент произошел осенью девяносто восьмого года. Телевизор сообщил новости о дефолте. Галина схватилась за сердце и легла на диван. Дед в тот момент курил на лестничной клетке. Вернувшись и обнаружив спутницу своей жизни в растрепанных чувствах, он изобразил пальцами пистолетик и, с громким смехом, произнес «пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой». Бабушку подбросило, как пружиной. Она обругала мужа паровозом, продымившим последние мозги. Он в ответ смеялся и давал сигнал к отправлению: