Читать «Колючая роза» онлайн - страница 6
Николай Хайтов
Выхватил я свой левольверт и упер ей в грудь.
— Восьмерых, — говорю, — на тот свет отправил, — ты, — говорю, — девятой будешь! Восемь душ — ты девятая, коль немедля не встанешь и вперед не пойдешь!
Струхнула девка, встала. Идем мы, идем — светать начало. Смотрю — перевалили мы уже через Хамамбунар и по Кривому гребню к Девлену спускаемся. Всю ночь шли: где по тропе, где напрямки, через кусты да заросли продирались, так что лоскутка целого на нас не осталось — точно гребнем прочесало, каким шерсть чешут. Ладно, нам-то плевать, хоть нагишом, без штанов идти, а вот девке, как ей-то в городе показаться? Говорю я жениху:
— Шагай в город, принеси ей одежи, не вести же ее в Девлен такой оборванкой!
А он отводит меня в сторону и шепчет:
— Пойти-то пойду, только ты пока оставь меня с нею один на один, маленько я ее приласкаю, может, она тогда поукротится…
— Ладно, — говорю.
Прошли мы немного, и принялся я пояс на себе разматывать.
— Идите, — говорю, — вперед, я малость поотстану, нужду справлю.
Они дальше пошли, а я стою, но из виду их не выпускаю. Гляжу, остановились посередь дороги, жених вроде что-то сказал ей и подножку поставил. Она упала, а он повалился на нее. Но и тут не поддалась девка: как подожмет ноги да как вытянет, жених и полетел кубарем прочь, два ли, три раза кувырнулся — уж и не знаю. Эх, думаю, растяпа. Коль не по тебе дело — не берись! Догнал я их, пошли мы дальше. Послал я жениха за одежей, а мы с Эмине сели аккурат над самым Девленом дожидаться, покуда он одежу эту принесет. Уставилась на меня Эмине и говорит!
— Зачем ты меня слюнтяю этому отдаешь? Не надо мне такого мужа. Скорее руки на себя наложу, а в Девлен не пойду!
— Пойдешь, — говорю, — нельзя не пойти. Мне за тебя деньги плочены!
— Коли в деньгах дело, — Эмине мне в ответ, — мой брат тебя золотом засыплет, только отпусти ты меня!
— Уговор, — втолковываю ей, — дороже денег. Не миновать тебе в Девлен идти.
— С тобой, — говорит, — не только в Девлен, на край света пойду, а с ним — ни в жисть!
Ишь ты, куда дело-то повернулось! У меня, правда, дома своя баба была, да разве этой чета? Эта белая, как сметана, глаза ножом острым в сердце вонзаются, а грудь, брат ты мой, ну печь горячая: тесто кидай, хлеб пеки да ешь!
— Согласен? — спрашивает. — Вот она я!
И тогда — ох, сладок грех! — опрокинул я ее на одном краю поляны, а опамятовались мы аж на другом краю. Ни единой травинки, скажу я тебе, непримятой не осталось! «Пока что, думаю я, все любо-дорого, а дальше как быть? Взять ее за себя — ремесло свое опозорить. Не взять — ранить ее в самое сердце!»
Она почуяла, что засомневался я.
— С тобой, значит, пойду? — спрашивает, а глазищами так и сверлит.
В самое нутро мое вонзилась, проклятая баба! Дорого бы я дал в такую минуту, чтоб два сердца иметь — одно, значит, чтоб честь соблюсти, другое — для утехи, а оно, неладное, всего ведь одно! Хоть рассеки его, хоть пополам разорви — все равно одно и есть!
Ну, честь все ж таки перетянула, и сказал я ей:
