Читать «Колючая роза» онлайн - страница 205

Николай Хайтов

Чем закончится дискуссия относительно Парка Свободы — не знаю, но одно в этой дискуссии привело меня в отчаянье — это высказывание некоего профессора — и не вообще профессора, а лесовода. На вопрос, что он думает о подобной реконструкции парка, он ответил: «А почему бы и нет?» А когда репортер спросил его, не пострадает ли парк от вырубки новых деревьев, он ответил, что парк нуждается в вырубке, что топор бывает и «золотым» и восславил топор именно в связи с реконструкцией Парка Свободы.

В лесоводстве топор может быть действительно «золотым», если он находится в руках настоящего лесовода, который знает, что и зачем он вырубает, но парк — это не лесопромышленный участок, где деревья определенного возраста подлежат вырубке. Одна из красот Парка Свободы — это старые и престарелые, именно престарелые и даже одряхлевшие деревья, благодаря которым возникает ощущение его девственности, романтическая атмосфера. Вот почему эти деревья, как правило, не вырубаются. А если эти деревья не должны вырубаться, тогда какие же? Молодые? Для молодых, разумеется, топор иногда бывает неизбежен, но чтобы ученый лесовод назвал как раз этот разбойничий топор «золотым», да еще в момент, когда речь идет о том — «быть или не быть Парку Свободы» — это, по меньшей мере, мягко выражаясь, недоразумение.

Как бы то ни было… Придет время (1992 год), когда и слепые прозреют… Будем надеяться, что тогда наши возможности видеть увеличатся настолько, что некоторые люди осознают наконец роль деревьев — этих источников кислорода, — в очеловечении «чудовища» города.

Уж такой-сякой он, этот город, но мы — свидетели того, как все живое устремляется, спешит к нему. Кстати, одна из причин этого — то, что в нашей стране города все еще не дошли до такого состояния, в каком оказались, скажем, Париж, Мадрид или даже Дамаск. И машин в Софии до недавнего времени (1960 г.) было всего лишь 21 тысяча и их присутствие было едва заметно. И трубы «Кремиковцев» еще не работали тогда на полную мощность. Что уж говорить тогда о городах поменьше и городках куда более «девственных», чем наша столица? Поэтому, наверное, люди, которые переселялись в город, не думали ни о городском воздухе, ни о городском шуме, и получилось так, что если два с половиной десятилетия назад 80 % болгар были крестьянами, то теперь на селе живет уже менее 50 % населения. Сельская Болгария стала на наших глазах Болгарией городской. Между прочим, это должно было произойти вполне закономерно, потому что для бурно развивающейся промышленности и строительства необходимы были рабочие, а они не могли упасть с неба. Селу это тоже пришлось кстати, потому что механизация сельского хозяйства высвободила там большую часть людей. Итак,