Читать «Белые воды» онлайн - страница 570

— Прощай, Петр Кузьмич, наш дорогой гвардеец тыла! Ты прошел честную и славную рабочую жизнь, ты был человеком с большой буквы, и мы будем помнить тебя, хранить о тебе светлую память.

Легкая, как бы летучая картавинка в голосе Кунанбаева особо чувствительно оттеняла и окрашивала его слова, и они горько-бередливо отзывались в душе, будоражили — Куропавин напрягся, стараясь не дать разгуляться слабо державшимся, шалившим нервишкам. Строгий и бледный, без шапки, Андрей Макарычев после того, как произнес последние слова Кунанбаев, отступил, повернул спеченное, притемнелое лицо к Куропавину, глазами спрашивая, будет ли он говорить.

Машинально ступив вперед, к гробу, когда услышал свою фамилию, произнесенную Макарычевым, повернулся, смотрел на лицо Косачева, на миг почудилось, будто в гробу вовсе не знаменитый бурщик, а кто-то иной; Куропавину стало чуть легче, и после первых сиплых, тоже будто чужих слов, заговорил о прошлом, о первой встрече с Косачевым в глухом и пустом после обвалов руднике, о государственно-высоких делах мастера-бурщика, его непререкаемом авторитете, одержимой беспокойности — примеры теперь ярко и четко выстраивались в памяти Куропавина.

Паузу он сделал лишь секундную, чтоб перевести дыханье, и возгоревшейся кожей лица учуял окружавшую тишину, притихлую пасмурь кладбища и как бы в необъяснимом, шевельнувшемся в нем протесте заключил:

— Нельзя, невозможно измерить цену и величие жизни Петра Кузьмича, бойца гражданской войны и гвардейца тыла нынешней войны, потому что нет еще таких, не выработаны у человечества мерки. Но мы знаем, что Петр Кузьмич Косачев был человеком не только сегодняшнего дня, но и будущего. Он на огромный нравственно-моральный шаг стоял впереди нас. Он на две-три головы по рабочей чести возвышался над всеми. У него жила неистребимая вера в победу над заклятым врагом, и он в эти трудные годы делал неимоверно много для победы — имя его она запишет в своей памяти золотом. И он будет для нас всегда примером, высоким мерилом поступков, дел, и мы клянемся тебе, Петр Кузьмич, что будем жить и работать, как ты, будем давать свинец — дело твоей жизни — для победы, для разгрома врага! Пусть земля станет тебе пухом.

Кто-то слезливо всхлипнул, потом тонко, словно вытягивая струну, взвыл, и все оборвалось, на мгновение вновь возникла, будто летучий мираж, жуткая тишина, но в следующий миг в рядку родни произошло движенье: Катя метнулась к матери, Андрей Макарычев успел подхватить Евдокию Павловну, должно быть, не выдержавшую, потерявшую сознание. Ей подносили в кружке воду, и Куропавина будто хлестнуло: ближе всех к гробу в одиночестве очутилась Катя-младшая — жутко-стылое, испуганно-кричащее отразилось в ее налитых слезами детских глазах…