Читать «Белые воды» онлайн - страница 517

…Пароходы по весне, умытые и отшвабренные, сверкавшие бело-черной краской, чищеной бронзой, лаковым деревом, открывали навигацию торжественно и празднично; являлся епископ Василий с завитой в косу бородой, в белых парадных одеждах, расшитых золотом, густой его бас, выводивший «многая лета», громогласный хор, подхватывавший и бросавший на пароходы, на величавые волны Иртыша всплески торжественной песни, вздымавшей в детской душе Сергея чувства и силы, поднимавшие его куда-то ввысь, в голубые просторы, выше облаков, и слезы выжимались у него, тоже парадно одетого, счастливого, в окружении гордого отца, матери, сестры Вероники, многочисленных гостей — тут был весь цвет общества Омска. И перекличка пароходных гудков, влажные и тепло-парные токи от воды, запах сукна, шелест шелковых одежд, тонкие ароматы французских духов, после — прогулка гостей на «Святой Анне», шампанское, дорогие вина и закуски за столиками, уставлявшими палубу, речи и тосты, бегучая, вздымавшая легкое, невесомое тело медь оркестра, лившего над Иртышом «Амурские волны», вечерние хлопки петард, золотые россыпи огней фейерверка. Он, Сергей, спускался в машинное отделение, в пугающую утробу парохода; ухала, билась паровая машина, жарко сверкали ее надраенные детали, вертелись маховики, мелькали до головокружения массивные «маятники»; кочегары, голые по пояс, черные, сверкая белками, еле успевали широкими лопатами забрасывать уголь в огнедышащее гудящее чрево топки. В заведенности они, казалось, не выдержат гонки, рухнут на решетчатый металлический пол, засыпанный хрустящим угольным крошевом, но Сергей в каком-то восторге, исступлении, словно бы подчиняясь неведомой игре, по-хозяйски резко подстегивал их: «Давайте, давайте! Быстрей, быстрей.. Ну!»

За ним приходила молчаливая и сухопарая англичанка Маргет, уводила наверх, наставительно изрекала: «Хозяин ви, нельзя тут, грязь — фи!»

Теперь, уже подходя к горотделу, где его поджидал «виллис», Новосельцев резко оборвал растравлявшие воспоминания: не хватало еще расхолаживаться и размагничиваться, и без того он не мог найти равновесия, не мог отыскать подступа, ключей к сложившейся ситуации.

Почти целый день заседал партийно-хозяйственный актив города, заседал в клубе «цветников», и Новосельцев, сидя на сцене, в последнем ряду президиума, скучно выслушивал речи ораторов — выступали горняки, металлурги, работники обогатительной фабрики; с тупым, закостенелым чувством, весь сжавшись, как от удара, он воспринимал слова о победе под Сталинградом, о том, что писали домой бойцы с фронта, бывшие рабочие бригад рудника, свинцового завода, — как воюют, бьют фашистскую нечисть; ораторы брали повышенные обязательства по добыче руды, выплавке свинца, то и дело повторяли лозунг: «Все для фронта, все для победы», и в закостенелости, чувствуя холодную духоту, гнездившуюся под сердцем, Новосельцев думал: «Маньяки они! Маньяки!.. Какими стали?! И это — русский мужик, ленивый, равнодушный, ко всему, — он ли?..»