Читать «Белые воды» онлайн - страница 515
Николай Андреевич Горбачев
— Известно, товарищ начальник! — подхватил дежурный, невысокий старший лейтенант со встрепанными волосами, верно, довольный возможностью проявить себя. — Закон подлости. Ничего, хозяйственники «Рекорд» спишут, а убрать — мигом сейчас.
— Да, давайте, Калистратов…
В последующие дни, слушая сводки, он еще что-то ждал, хватался, будто утопающий, за соломинку: «Случайность, случайность!.. Погодите еще с успехами… Цыплят по осени считают! Немцы еще скажут свое, скажут!» И верно, словно бы стало сбываться его предсказание: двенадцатого декабря созданная немецким командованием группа армий «Дон» предприняла наступление из района Котельникова. Не знал, не слышал об этом пункте Новосельцев — далеком, неведомом, однако несколько дней он жил с думами о нем, все его тайные помыслы связывались в сознании с тем Котельниковом: ну вот, вот…
А потом воздвигнутое в воображении хрупкое здание веры рухнуло: не прорвалась группа «Дон», не вызволила окруженные войска, откатился новоявленный спаситель Манштейн, сдался Паулюс… «Макаронники, вонючие итальянцы, — в крутом раздражении, в злости проклинал Новосельцев, — вояки тоже! Кому доверили? Кому?! И немцы, колбасники чертовы, тоже хороши! В такую ловушку, балбесы, попасть!.. Простофили, идиоты!»
Зима эта для Новосельцева, как он думал, оказалась трагичной и несчастливой, заварная печаль коростой легла на душу, и Новосельцев уже не мог слушать сводки, выдергивал вилку репродуктора, отсекал восторженные и горделивые комментарии, к победе под Сталинградом, к разгрому и пленению хваленых арийских вояк. И держался на пределе, держался с большим трудом: царапали кошки, а должен восхищаться вместе со всеми, должен изображать радость, довольство, выступать перед сотрудниками, вещать об успехах, трубить о «священной народной войне». Теперь, когда оставался один, замыкался в мрачности, а проезжая на «виллисе» мимо уличных репродукторов, у которых толпился люд, не останавливался, как бывало, — проносился на скорости, сомкнув в глухой ярости губы, чтоб черно, зло, в бессилии не выругаться: все чаще ловил себя на том, что выдержка, искушенность могли изменить, подвести.
И то ли реально сдавали нервы и он становился мнительным, не прежним расчетливым игроком, терялся, утратив тот точный оселок, на котором до сих пор умело выверял любые ситуации и находил верные и непогрешимые решения, линию своего поведения, — нервничал, страдал бессонницей, на службу в горотдел являлся в скверной форме — разбитый, измочаленный, и это не оставалось незамеченным. Тот же Калистратов с квадратным тупым лицом, «мастер по бытовым делам», утром, беззастенчиво и смело взглянув, сказал:
— Не заболели, товарищ начальник? Вид какой-то…
Вот она, мужицкая прямота и хамовитость! А чего хотел? Из пензенских он крестьян. «Но Калистратов — черт с ним! — думал Новосельцев. — А вот сам… Неужели делаю осечки? Расшатались нервы, сдают? Или… действует та великая интуиция — тебя шаг за шагом, неприметно, но верно обкладывают? Судьба делает тебе предупреждения, а ты, утратив форму, уже не способен понять что к чему? Что к чему. Н-да, Потапов, начупр… Это не ты, мелкая сошка Калистратов, хоть ты и «мастер по бытовым делам»! Для тебя начальник горотдела — непререкаемый авторитет, старейший сотрудник, с отметиной гражданской войны — дай бог каждому такую в биографии! — в рот глядишь и будешь глядеть…»