Читать «Уральский Монстр» онлайн - страница 444

Алексей Ракитин

В общем, назвать эту комедию судом довольно сложно. О какой-либо состязательности сторон говорить вряд ли не приходится, такое ощущение, что адвокат вообще не находился в зале. Гражданин защитник дважды задавал своему клиенту какие-то совершенно беспомощные и бесполезные вопросы о силе полового влечения и перенесённых операциях, получил никчёмные ответы и на этом успокоился. Говорить о сравнении этой дурной комедии с современными ей судами с участием присяжных в странах Европы и Северной Америки просто не приходится. Удручающая картина.

Задавались Винничевскому вопросы о зашифрованной записке и тетради с фразой: «Чем вызвано промедление – телеграф?» Обвиняемый дал те же ответы, что и во время следствия. В зашифрованной записке, по его словам, перечислялись первые 10 случаев нападения с указанием пола жертв, а запись в тетради про задержку оставлена непонятно кем и когда, но точно не самим Винничевским и не его родителями. Смысл фразы, по словам обвиняемого, ему неизвестен.

После этого маловразумительного обмена репликами был объявлен перерыв на 10 минут, и второе заседание началось с вызова и заслушивания свидетелей.

Первой была приглашена Клавдия Плещева, мать Нины, той самой девочки, которую Винничевский пытался убить в сентябре 1938 г. Её тело он бросил в короб с сеном, где мать через некоторое время и нашла пришедшую в сознание дочку. Выбор свидетеля, честно говоря, непонятен – мать не видела Винничевского и вообще не подозревала криминала, по крайней мере, в милицию не заявляла, и чем она могла помочь суду – совершенно непонятно. Тем не менее Клавдию Гавриловну вызвали, выслушали её малосодержательный сбивчивый рассказ, потом поинтересовались мнением обвиняемого. Винничевский ограничился одним предложением: «Да, девочку Плещеву я взял на руки и унёс в конюшню, пообещав ей конфетку». Это, конечно, не судебное следствие – это пародия или издевательство над процессом установления истины.

Затем последовал вызов Фаины Гусинской, мамы Бори Титова, которого Винничевский пытался похитить 10 февраля 1939 г., и её рассказ о событиях того вечера. По словам матери, мальчик некоторое время был очень напуган и боялся людей, но к моменту суда уже полностью оправился от стресса и, по-видимому, забыл о случившемся. Винничевский свою вину лаконично признал, опять-таки, буквально в одном предложении. Профессор Устинов задал ему два вопроса, первый касался семяизвержения обвиняемого во время совершения преступления, а второй – мотива, побудившего его вернуться к Дворцу пионеров через несколько часов после инцидента. На первый вопрос Винничевский ответил, что семяизвержения у него не произошло, хотя он и испытал «приятное чувство», возвращение на место преступления объяснил предельно просто: «Меня интересовало, нашли ребёнка или нет». Вообще же, по содержанию его ответов чувствуется, что и во время второго заседания он оставался совершенно спокоен и особенно не ломал голову над тем, что и как говорить. Буквально молол всё, что Бог на душу положит. Поэтому когда профессор Устинов спросил, не пытался ли обвиняемый спасти жертве жизнь, Винничевский брякнул: «У меня никогда не было желания после удовлетворения половой потребности сообщить, что я там-то видел ребёнка, чтобы ребёнку спасли жизнь».