Читать «Тайная жена Казановы» онлайн - страница 20

Барбара Линн-Дэвис

Мы пошли искать свою ложу. Внутри было душно, во-первых, из-за высоты, во-вторых — из-за тысячи горящих свечей. К нам подошел официант, чтобы предложить фруктовое мороженое, которое мы с радостью купили. Джакомо снял свой плащ и маску, но я маску снимать не стала, боясь, что меня узнает кто-то из знакомых моего отца.

— Вы впервые в опере с тех пор, как вернулись в Венецию? — поинтересовалась я у него.

— Впервые, — ответил Джакомо, смакуя свое лимонное мороженое и предлагая мне отведать с маленькой ложечки. Я же заказала свое любимое, с привкусом хурмы.

— Я выбрал эту оперу ради вас, потому что сопрано, Агата Риччи, — любимица толпы, — объяснил он. — Если нам повезет, мы увидим, как ее поклонники в конце выпускают голубей. На шейках у них привязаны колокольчики, создающие свою собственную музыку, когда птицы летят… — Голос его затих, он выглянул на сцену, как будто что-то вспомнив.

— Насколько я понимаю, вы уже раньше бывали в этом театре? — продолжала расспрашивать я.

— Да, и не раз. — Он смерил меня взглядом. — Честно говоря, раньше я был музыкантом, скрипачом в этом самом оркестре.

— Ничего себе! — Я не знала, как реагировать. Быть любимцем публики — это одно. Общество восхищается его мастерством. Но скрипачом?

— Это было ужасно, — признался он, словно прочитав мои мысли. — Я зарабатывал эскудо в день, пиликая на скрипке.

Я засмеялась, потому что восхищалась умением Джакомо посмеяться над самим собой, как бы ненароком. Но еще я начинала чувствовать, что он скрывает неудачи, потери и сожаления.

— Но все это в прошлом, — поспешно заверил он меня. — Я стал совершенно другим человеком.

И больше никаких намеков. Кто его семья? Почему он никогда не говорил о родных? Как он из скрипача превратился в человека, у которого мой брат просит денег?

— А как изменилась ваша судьба? — решилась я его спросить.

— Я обязательно вам расскажу, — улыбнулся он немного лукаво. — Одна ночь изменила всю мою жизнь.

— Правда?

— Правда. В то время мне был двадцать один год. Я играл в оркестре в Ка’Соранцо, на одной свадьбе. Я ушел оттуда, наверное, за час перед рассветом. Спускаясь по лестнице, я увидел, как мужчина в красной тоге — один из сенаторов Венеции — уронил на пол письмо, когда доставал из кармана носовой платок. Я поднял письмо, и в знак признательности сенатор предложил мне подвезти меня домой.

Уже через три минуты я сидел в его гондоле, и он просил меня потрясти ему левую руку. «Рука затекла, — объяснил он. — Такое ощущение, что я лишился руки». Я изо всех сил потряс его руку, но тут он сказал, что не чувствует ногу. Я поднес фонарь поближе к его лицу и увидел, что рот его растянут до левого уха. — Джакомо засунул палец в рот, растянул губу, чтобы показать мне. Я сделала вид, что мне смотреть противно, хотя на самом деле он показался мне, как всегда, красивым.

— Когда мы подплыли к его дому, сенатор едва был жив. Я с помощью одного слуги отнес его наверх. Мы привели доктора, чтобы тот пустил кровь. Приехали еще два приятеля, и я узнал, что сенатора звали Маттео Брагадини. Его приятель сказал, что я могу идти, но я чувствовал, что должен остаться.