Читать «Я останавливаю время» онлайн - страница 23

— «Слушайте, товарищи потомки»…

А надо сказать, что голос у Бориса был красивый, бархатный баритон, хорошего звучания, и стихи, особенно Маяковского, он читал не хуже Яхонтова. Оказывается, Борис вчера познакомился с Маяковским и слушал, как он читает свои стихи. С этого дня Бориса невозможно было узнать. Всюду, где можно и где нельзя, он читал Маяковского.

Борис не только хорошо читал стихи. Он был прирожденным оратором, и не просто оратором, но человеком с очень светлой головой, интересным, творческим. На собраниях он всегда имел свою собственную точку зрения, и трудно было кому-нибудь после выступления Горбачева с ним не согласиться.

Увлечение Маяковским не прошло Борису даром: Горбачева судили товарищеским судом, назвав дело «маяковщиной». Заодно попало и нам, а Бориса постановили исключить из ГТК. Но на одном из общих собраний Борису удалось доказать, что он ни в чем не виноват! Это было блистательное выступление. Шаг за шагом в последовательных логических выкладках Борис «наголову» разбил своих недалеких обвинителей. Переполненный зал устроил ему овацию, и взволнованный, улыбающийся, с всклокоченной шевелюрой Борис спрыгнул со сцены. Он весь светился каким-то особенным светом — светом достойной победы над темным завистливым невежеством…

…Благодарный Боханову, отстоявшему меня, я старался вовсю. Мне было очень трудно, так как я не знал фотографии. Пришлось догонять товарищей. Целыми ночами я не вылезал из съемочного ателье и лаборатории. За короткое время я сфотографировал не только всех вновь принятых актеров, но и кончивших ГТК. Я твердо помнил поговорку одного из наших самых любимых преподавателей — Евсея Михайловича Голдовского. Когда мы первый раз появились на его лекции по электротехнике и у вызванного студента никак на доске не сходились числа, Голдовский, улыбаясь, сказал: «Ничего, если зайца долго бить, он научиться спички зажигать. Я надеюсь, что к вам это прямого отношения не имеет, но знать об этом полезно».

Москва произвела на меня какое-то угнетающее впечатление. Несмотря на новизну своей жизни, на занятость и новых друзей, окружавших меня, я страшно скучал по Саратову, по Волге, по оставленным друзьям.

…Москва, закопченная, душная, каменная, с грязной рекой, по которой плывут масляные пятна мазута, день и ночь шумит, не дает покоя. Без конца бегут, торопятся люди, как будто боятся куда-то опоздать. Я пробовал отвлечься от своих мыслей, от постоянного сравнения Саратова с Москвой, в котором Москва неизменно проигрывала, а Саратов вставал передо мной светлым, солнечным, сверкающим, таким, каким можно увидеть родной город в детстве. А Волга — о ней и слов нет… Больше всего я, конечно, тосковал по Волге, по ее утренним и вечерним зорям, по ее бесконечно прозрачным далям, заводям, затонам. Порой мне казалось, что я не выдержу и сбегу. Но желание стать оператором пересилило. Когда совсем становилось невтерпеж от тоски, я сильнее налегал на занятия по фотографии, по композиции, и это в какой-то мере отвлекало и успокаивало.