Читать «Весна гения: Опыт литературного портрета» онлайн - страница 90

Постепенно разговор зашел о компромиссах в искусстве и в жизни, о моральной чистоте художника, о конфликтах между ним и обществом.

– Я отвергаю, – возразил Йонгхаус, – как несостоятельные, любые попытки заглядывать в интимный мир художника и всякие предположения и заключения, построенные на этом основании. Частная жизнь – одно, а искусство – другое. В истории немало примеров, подтверждающих это. Одно дело Аристотель-рабовладелец и совсем другое – мыслитель. Одно дело Бомарше-спекулянт и совсем другое – писатель. Нет нужды рыться в белье гениев, ибо, каким бы оно чистым ни было, это все же белье…

Вильгельм Гребер тихо кашлянул. Это значило, что он хотел высказаться.

– Видишь ли, Петер, искусство – это вдохновение души, и потому оно зависит от ее чистоты. Разве солнце могло бы слать нам тепло, если бы оно само не имело его? Если согласимся, что искусство существует, чтобы делать людей более совершенными, тогда мы должны признать, что те, кто причастен к нему, – лучшие из лучших. Иначе мы придем к абсурду…

– Извини, Вильгельм, – прервал Вурм младшего Гребера, – но и на солнце, как известно, есть пятна. Думаю, что ни лишний поклон, ни торговая сделка не убивают величия художника. На то он и художник, что стоит выше глупостей обыденщины…

– Можно ли допустить, чтобы вершину Монблана загрязнили сточные воды, – в сердцах заметил Вильгельм.

– Верно, Вилли, ни к чему нечистоты на Монблане! – отозвался Фред, бросаясь в новую атаку. – Я согласен с Гребером! Искусство нельзя создавать грязными руками. Правда, бывают случаи, которые говорят, что и такое возможно, но они суть не правило, а исключение из него. Петер попытался подкрепить свою точку зрения двумя такими примерами, но крайне неудачно. Повторяю, неудачно, ибо рабовладелец Аристотель ничем не помог Аристотелю-мыслителю, а спекулянт Пьер Огюстен Карон де Бомарше – писателю Бомарше. Не случайно первый так и не достиг величия Сократа, а второй – литературной славы Мольера. И оба преуспели бы гораздо больше, если бы не пытались делать сомнительную карьеру, если бы один презрел двор Александра, а второй – двор Людовика XVI. Искусство, большое, подлинное искусство, не приемлет двойственной жизни. Нельзя днем быть Шейлоком, а вечером – Шекспиром. Талант слишком хрупок. И тот, кто пытается обмануть его, лишается его навсегда. Прекрасное тем и замечательно, что не терпит ни фальши, ни корысти. Красота несовместима с какой бы то ни было грязью…

Фред говорил горячо и страстно. Он доказывал, что художник не должен обольщаться мелкими выгодами, ибо это развращает его, делает льстецом пред сильными мира сего. Нет ничего более жалкого, чем торговля своим талантом, компромиссы в творчестве ради титула или мошны.

– Общество и его институты, – продолжал Фред, – весьма коварны, и одаренные люди должны остерегаться их. Некий тщеславный министр хочет обедать с известным писателем. Это не столько оригинально, сколько забавно. Ну что хорошего в пересудах, как министр М., например, спорил на бутылку вина и жареного цыпленка с господином Вольтером? И самое чудовищное в том, что завтра же весь город узнает о великодушии министра и о слабости к гастрономии писателя. Согласитесь же, что это более чем недостойно! Разве допустимо, чтобы творцы прекрасного играли роли жалких шутов, собутыльников, услужливых девиц, которых достаточно поманить пальцем? По-моему, нет, нет и нет! Для меня они так же велики, как и герои, и поэтому должны сторониться всякой салонной мишуры. Одаренным людям гордость приличествует куда больше, чем любые ордена, почести и блестящие кареты. Я уважаю только тех из них, которые сохраняют свою гордость. И, разумеется, чистоту. Первозданную чистоту снегов на вершинах гор…