Читать «Весна гения: Опыт литературного портрета» онлайн - страница 89

•

В разговор вступил Фельдман.

– Всегда, когда я слушаю Бетховена, – говорит он, – я думаю о Рембрандте. Для того и другого искусство – тезис и антитезис, непрерывное противопоставление двух начал – черного и белого.

– Может быть, ты, Фельдман, по-своему и прав, – вмешался Фридрих Гребер, – но я думаю, что Бетховена можно сравнить только с Гёте. В отличие от французов и итальянцев, мы, немцы, не имеем двойников среди других наций…

Замечание старшего Гребера оживило компанию. Фред быстро пересек комнату и стал у стола, за спиной Фельдмана.

– Думаю, что ошибаешься, дорогой Фриц, – живо сказал он. – Бетховен более цельный, чем Гёте. Он знает, что ищет в жизни и искусстве, и всегда ищет целеустремленно, без поклонов и реверансов. В отличие от него, старец из Веймара прекрасно владеет тайнами этикета. Он искусный дипломат, для которого не существует ни совершенного человека, ни подлинного борца. Вы знаете, как я люблю Гёте, и все же я не воспринимаю его безоговорочно, не преклоняюсь перед каждой его строкой. Всегда, когда заучиваю «Фауста» или распеваю песни поэта, я чувствую, что он колоссально велик. Иной же раз, когда вспомню о его прогулках в Теплице или листаю его доклады как тайного советника, с ужасом замечаю, что он чрезвычайно мелкий и осторожный, заурядный и всем довольный мещанин. Поэтому я не хочу сравнивать с ним Бетховена. Даже в Теплице Бетховен держал голову прямо. А вот то, что между Рембрандтом и Бетховеном есть много общего, тут я готов согласиться с Фельдманом. Не только в творчестве, но и в жизни обоих титанов. Судьба их была бесконечно горькой…

– Слышишь ли, Фриц? – воскликнул радостно Фельдман. – Ты должен извиниться перед великим голландцем…

Но прежде чем Гребер открыл рот, поднялся Вурм и быстро сказал:

– Не слишком ли ты суров к Гёте, Фред? Все же он был аристократом и поэтому не мог жить, как Бетховен, вне условностей этикета. Ты ведь знаешь, что позволено в салоне, не позволено на улице…

Фред снова пересек комнату. Он явно возбужден.

– В искусстве нет аристократов и плебеев, дорогой друг. Здесь все равны. Да разве Бетховен не мог стать главным капельмейстером при австрийском дворе? Разве он не мог прибавить к своей фамилии наше надменное «фон» или глуповатое французское «де»? Конечно же мог, Вурм, но он не находил нужным кокетничать с властями предержащими, потому что знал свою силу. Если Гёте кланялся веймарскому герцогу, Бетховен повернулся спиной к Наполеону и перестал дирижировать, когда в зал вошел Меттерних. Думаю, что это великолепно характеризует его. Насколько величественнее был бы наш великий Гёте, если бы он мог поступать так же…