Читать «Конец черного темника» онлайн - страница 60

Владимир Дмитриевич Афиногенов

Дарнаба приказал снять с арб несколько колёс. Обшитые досками, они походили на большие мельничные жернова. Их поставили друг на друга и нары накрыли толстыми иранскими коврами; поверх установили трон. Когда всё было готово, слуги побежали доложить Мамаю, что всё готово.

Наконец из шатра вышел и сам повелитель. На нём были красные сафьяновые сапоги с загнутыми кверху носами, жёлтый, отделанный синей парчой халат, под которым виднелась белая, со множеством складок рубаха. На кожаном поясе с большой золотой застёжкой в виде фигурки буйвола нацеплены сабля в красных ножнах и тонкий аланский кинжал. На голове повелителя вместо шлема надета зелёная чалма, конец которой спускался на левое плечо.

При появлении Мамая воины заколотили мечами по железным щитам и закричали, надувая щёки и выпучивая глаза:

   — Да здравствует наш повелитель!

Мамай прошествовал по иранским коврам к своему месту, сел, взяв в руки раззолоченную, усыпанную алмазами короткую палку с острым серебряным наконечником, — своеобразный символ его, Мамаевой, власти.

К нему подвели первого преступника: тучного, как и сам постаревший Мамай, ордынца. Через разорванный халат, из-под которого выглядывали грязные полосатые штаны, виднелась грудь, заросшая рыжими волосами. Всё лицо было в синяках.

Глядя на него, Мамай вспомнил сон — огромного, мохнатого человека, который лил из ведра кровь, и поморщился.

   — В чём твоя вина? — грозно спросил повелитель.

Ордынец бухнулся на колени и жалобно завыл.

   — Он пытался украсть у меня деньги, — сказал стоящий рядом тысячник, за спиной которого висел лук в кожаном чехле и колчан со стрелами. — Ночью он пробрался в мой обоз, но слуги успели схватить его за руку.

   — За какую руку тебя схватили слуги тысячника? — спросил Мамай тучного.

Ошеломлённый грозным видом повелителя и его неожиданными вопросами, вор молча показал на левую руку.

   — Счастье твоё, что это была левая рука... Правой ты сможешь держать меч и искупишь вину в честном бою. Отрубить ему кисть.

Вора отвели в сторону, и оттуда раздался душераздирающий вопль, и кисть левой руки с мягким стуком упала на землю.

К ногам Мамая бросили совсем юную, красивую девушку с множеством маленьких косичек, тёмным пушком над верхней губой. Подвели и юношу, обнажённого до пояса, при каждом его движении по спине и груди перекатывались мускулы. Мамай невольно залюбовался ею и молодым ордынцем.

   — Поднимите их! — приказал он. — Кто такие и в чём их вина? — обратился повелитель к мурзе Карахану. У мурзы масляно заблестели глаза, губы и щёки заалели, и он сказал, указывая на девушку и молодого воина:

   — Эта женщина одна из жён десятника Абдукерима, — Карахан кивнул головой в сторону немолодого уже, с одутловатым лицом и заплывшими глазками монгола. — А этот юноша — воин из его десятка. Он доверял ему, как себе. Но негодяй обманул его доверие и кровно оскорбил его честь, прелюбодействуя с молодой распутницей...

Мамаю стало неприятно смотреть на одутловатое лицо десятника, чем-то напоминавшее лицо хана Мухаммед-Буляка, а в юном создании, нежном и хрупком, он вдруг увидел свою Гулям-ханум. Как жаль, что юноша и молодая женщина должны умереть, и он, повелитель и «царь правосудный», от чьего слова и жеста все приходили в трепет, не сможет ничем им помочь. Прелюбодеяние жестоко каралось ещё со времён Чингисхана.