Читать «Конец черного темника» онлайн - страница 229

Но там их выдали Фериборз и Дарнаба.

И в середине ноября Тохтамыш заключил пленников в ханский поруб.

Генуэзец рассказал Тохтамышу о первой, искренней любви Мамая к Белому Лебедю и о том, как повелитель пел об этом. Желая поиздеваться над бывшим «царём правосудным», повелитель Синей и Золотой Орды перевёл узников в ханский дворец, где и стал заставлять Мамая петь и играть на хуру. Как всегда, при этом находились два его приближённых мурзы Джаммай и Кутлукай и жена Дана-Бике...

   — Пой, Мамай, о силе степи, которую ты потерял, — говорил Тохтамыш. — А не будешь петь, велим содрать с тебя шкуру, но перед этим нальём в рот кипящего масла.

И Мамай пел.

Пел, закрыв глаза, и рот его кривился, и он был жалок. Батыр, глядя на него, молча глотал слёзы. Тохтамыш зло и ехидно щурил свои сарычиные глаза, Кутлукай и Джаммай, криво улыбаясь, наслаждались этой картиной. Только жена Тохтамыша, напудренная и намазанная рабынями, сидела с безучастным лицом.

Но однажды Мамай отложил в сторону хур и сказал:

   — Хватит! Я хочу, Тохтамыш, сказать тебе и твоим ублюдкам всё, что думаю, пусть с меня сдерут кожу и в рот нальют кипящего масла. Золотой трон мой разбился подобно седлу, слетевшему со спины бегущего по полю коня. Через измену я очутился перед тобой, Тохтамыш... И ты можешь живого посадить меня на раскалённый таган. Но я родился сильнее тебя... Я — князь, которого сопровождали сто багатуров из почётных фамилий, и войско моё состояло из бесстрашных воинов.

И, повернувшись к Батыру, Мамай с дрожью в голосе проговорил:

   — Сын, где моя айбалта с золотой рукояткой? Где мой панцирь, каждое звено которого стоило тысячу золотых? Где казна моя, лежащая на шести арбах, крытых белой бязью?.. И где мой родник детства, воду из которого пил я да радужные павлины?

Тохтамыш наморщил лоб и сказал:

   — Я потомок Чингисхана, в зрелых годах отперевший концом своей сабли твой дворец, Мамай. Я — разбрасывающий золото кусками, не дробя его на части. И сам я золото, и золото характер мой. Я — ястреб, на лету ловящий добычу... Поэтому айбалту с золотой рукояткой я присвоил себе как военную добычу. Панцирь твой я надел на себя. Казну твою я растрачу для достижения своих целей. Родником твоего детства я завладел и, влив в него мёд, теперь пью из него сам.

   — Врёшь, Тохтамыш, родником моего детства тебе не завладеть. Из него не могут пить вонючие шакалы. Из него пьют львы, и я тот самый лев, который убивал твоих братьев-ублюдков, потомков Чингисхана.

Кутлукай сделал движение, чтобы позвать палача, но Тохтамыш знаком руки остановил его. А Мамай, сверкая глазами, продолжал говорить: видно, какая-то неведомая сила овладела им и влекла в пропасть, и противиться этой силе он уже не мог.

   — Я у друга зажигал огонь, а у врага тушил его. Я — чёрная туча, я — гроза и бью как грозовая стрела. Я твёрже оленьего рога, и, если бы ты вдел мне в нос железное кольцо, я бы и это вытерпел.

   — Ну, если ты, Мамай, такой, как говоришь, почему же тебя, льва и грозу, побил московский князь, как бездомного пса?..