Читать «Мидии не родят жемчуг» онлайн - страница 128

Леонид Васильевич Нетребо

Однако вслед рассудительной цепи — метафорная стайка, крылатый свидетель поэтичности естества. На ленивой российской окраине примитивного отпускного рая — броский набор экваториальных качеств и конфигураций… Нежность молодых кокосов, крепость лиановых сплетений, величавость Нила, грациозность саванных антилоп и фламинго… — не одетое, но украшенное в тропические цвета и формы. Одежда не дань стыду — удобство, помноженное на символы.

Ее бледнокожие сверстницы вокруг пребывали в состоянии восторга: бросались в волны, выворачивались к лучам, затем прятались от ожогов под тентами, мазями… На фоне этого именно тривиальность Мулатки, ее продолженность — волн, камней, ветра, — отрицающая восторженную суету, парадоксальным образом возносила ее на пик необычности. Смуглое тело было равнодушно к субтропикам. Как равнодушны к воде рыбы.

Надо же — первый выход к морю (вернее, выход из него — Николай улыбнулся отсутствию в богатом языке устоявшейся для подобного случая фразы), и такое потрясение. Конечно, край континента, легенды и сказки… Но такого яркого сюжета, который, Николай это понял с подзабытым щемящим волнением, будет чем-то переломным для его уже тридцатипятилетней неинтересной повести, не ожидал.

Уже не ожидал. Потому что за плечами было разочарование в детских сказках, бесплодность юношеских исканий, крушение взрослых надежд. Все это быстро костенило уже отсчитанную и много раз перечитанную часть судьбы — еще не слишком богатую, но достаточную для появления четких устоев морали, манеры поведения историю, с, казалось бы, накрепко выхолощенной художественностью (не считая скандального рождения) — мемуары, биографический справочник.

Что сейчас для него эта экзотическая фигура? Привет из романтического прошлого? Лакмусовая субстанция, проявляющая мобилизационные возможности души? Предвестник революции, которая вновь может сотрясти «мемуарные» основы, разрушая устоявшиеся связи составных частей, до степени их превращения в сладкую, но колкую массу, а позже — в ненадежное беспокойное месиво? Одно ясно: это испытание, которому надлежит либо воплотиться в будущее движение, либо застыть блестящей нашлепкой на альбоме отпускных воспоминаний.

Мулатка была русской, это стало ясно по ее первой реплике в адрес пляжного мороженщика. Мягкий акающий говор, кажется, московский. Возможно, ее вырастила одинокая мать, которая, имея смуглого ребенка, так и не сумела выйти замуж, устроить свою жизнь? А может быть, все не так грустно, и ее родители сейчас счастливо живут в столице, отец — служащий консульства, мать — переводчик? Но и в том, и в другом случае Мулатка для Николая определилась таинственной и трагичной, трепетной фигурой, а не просто рядовой необычностью морского берега, шоколадкой конфетного многоцветия пляжа.

Мулатка закрыла книгу…

Николай проводил взглядом смуглую спину с прочным пунктиром глубокой позвоночной впадины — до пестрой пляжной арки, чертившей воображаемой плоскостью границу пляжа и городского парка, которая этой же прозрачной геометрией обозначила и рубеж досягаемости предмета потрясения. И покорно подчинился безотчетному: определив безопасную дистанцию, пошел вслед, прикинувшись беспечной долькой пестрого паркового потока.