Читать «Всемирный следопыт 1927 № 4» онлайн - страница 28

Шанхай состоит из трех частей: международный квартал или сеттльмент, французский город и китайский город.

Международный квартал — это «парадные комнаты» Шанхая; сюда китайцев не пускают селиться. В этих кварталах даже на скамейках бульваров и парков имеются надписи: «китайцам садиться воспрещается»…

Международный квартал и французшая миссия застроены сплошь небоскребами, дворцами, роскошными зданиями банков, торговых контор; улицы залиты асфальтом, всюду электричество.

Роскошные магазины, бесчисленные рестораны, кафе, бары попадаются на каждом шагу. Из открытых окон льются звуки музыки, виднеются танцующие пары, и невольно забываешь, что находишься в сердце угнетенного Китая.

Впрочем, кое-что даже и на роскошных улицах европейской части Шанхая напоминает, что вы — в Китае. Вот по гладкому асфальту улицы, под знойными лучами палящего южного солнца бежит лампацо или рикша, «человек-лошадь», едва прикрытый лохмотьями, весь обливаясь потом. Он везет за собою двухколесный экипаж. Пассажир — гладко выбритый, сытый и упитанный «джентльмэн» — то и дело подталкивает «человека-лошадь» или ногой, или стэком…

Китайское население Шанхая ютится в туземных — прокопченных дымом многочисленных фабрик — кварталах города. Насколько блестящи и роскошны кварталы сеттльмента и французской концессии, настолько грязны и невзрачны рабочие кварталы Шанхая. Извилистые, узкие и сырые улицы… Множество лавчонок, похожих на погреба, грязные харчевни, откуда несется зловоние и чад, мастерские мелких ремесленников, тут же, на глазах у всех, вырабатывающих всевозможные изделия.

И в этих тесных и грязных уличках с утра до поздней ночи снует оборванная, грязная, потная и усталая толпа. Особенно много народу на птичьих базарах. Китайцы необычайные любители птиц, в особенности канареек и дроздов. Каждый китаец при первой же возможности покупает какую-нибудь птицу, а беднота, которая не может доставить себе такое удовольствие, целыми часами толчется на птичьих базарах, около клеток с канарейками и дроздами, и с наслаждением слушает громкую птичью разноголосицу, часто обмениваясь друг с другом словом «хао» (хорошо).

Вдоль берега реки Ван-Пу, притока Ян-цзы, расположены судостроительные верфи и доки. Здесь то и дело раздаются сотни разноголосых пароходных гудков, слышится лязг подъемных кранов, крики и шум. Там и сям высятся фабричные трубы, и в высоких корпусах фабрик и заводов работают десятки тысяч рабочих — мужчин, женщин и, в значительной мере, — детей.

Вся жизнь в рабочих кварталах регулируется фабричным гудком и железным законом машины. По гудку и машине живут тысячи рабочих и создают своим трудом колоссальные богатства, которые иностранцы вывозят к себе на родину.

Вечерний гудок дает сигнал, что трудовой день прошел. Рабочие и работницы толпами выходят из ворот фабрик, заводов и с пристаней. Они направляются «домой». Но «дом» или жилище китайского рабочего напоминает скорее свиной хлев, чем жилище человека. Десять-пятнадцать человек в одной комнате, вот обычная жилищная «норма» китайского рабочего. Даже семейные рабочие, и те живут нередко по две семьи в одной комнате.