Читать «У расстрельной стены» онлайн - страница 94

Сергей Иванович Зверев

Глава двадцать первая

Москва, февраль 1940 года

Образы Ленина, Сталина и Дзержинского на сцене МХАТ.

15 февраля в МХАТ СССР им. Горького состоялось собрание всех участников постановки пьесы Н. Погодина «Кремлевские куранты». Собранием руководил постановщик спектакля народный артист Л. Леонидов. В театре уже утвержден состав исполнителей будущего спектакля. Роль В. И. Ленина поручена А. Грибову, И. В. Сталина — М. Болдуману, Ф. Э. Дзержинского — В. Маркову.

Газета «Советское искусство»,

орган Комитета по делам искусств при Совнаркоме Союза ССР и ЦК профсоюза работников искусств.

18 февраля 1940 года

Матвей вскинулся с подушки и, обводя комнату диким, безумным взглядом, жадно задышал полной грудью, тяжело сглатывая и пытаясь прийти в себя. Наконец сообразил, что все, что ему только что привиделось, было всего лишь сном — тяжелым, удушливым и темным, но все-таки сном. Облегченно выдохнул, вполголоса выматерился и потянулся к пачке «Беломора». Закурил, сделал первую, самую сладкую утреннюю затяжку и, длинно выдыхая папиросный дым, криво усмехнулся, качая головой. И приснится же такое! Не иначе, черти во сне душили…

Как это бывает, пожалуй, только в кошмарах, Дергачев в своем сне понимал, что его вот-вот настигнет нечто ужасное и безжалостное, испытывал панический страх, пытался бежать, но ноги едва шевелились, не слушались, словно он брел по пояс в густом киселе. И от сознания собственной беспомощности страх стремительно рос, превращаясь в необъятное облако, закрывающее весь мир.

Матвей точно знал, что произойдет дальше: из облака вынырнет громадная рука, схватит его за шею костлявыми жесткими пальцами и отшвырнет куда-то в темноту, в которой таится нечто еще более страшное. Он уже ощущал легкое дуновение холода, идущее от этих ледяных пальцев, и виделся ему ухмыляющийся череп и горящие лютой злобой темные провалы глазниц. Дьявол или сама Смерть со своей косой?

— Опять натощак куришь. — В голосе Марии слышались и мягкий, заботливый укор, и нежность. — Хоть бы чаю сначала-то попил! Ох, Матюша, Матюша, не бережешь ты себя ну нисколечки… Что смурной-то такой? Опять приснилось что?

— Приснилось, — кивнул Дергачев. — Шахматы. Игра такая есть, слышала?

— Что ж я, совсем дикая, что ли. — Она притворно обиделась, но тут же ласково прижалась к плечу Матвея и с любопытством спросила: — А с кем играл-то? Выиграл хоть?

— Да нет, Маш, там такая игра, в которой выиграть невозможно… А ты-то откуда про шахматы знаешь? Может, ты и играть умеешь?

— Ой, ну что ты, — тихо засмеялась Мария, — какие с моей-то головой шахматы! Это я в санаторий от работы ездила в позапрошлом году — вот там и видела, как мужики играли. Важные такие, сидят, думают — смехота одна! Я и фигуры помню: тура, офицер, королева. Красиво…

В зыбкой серости раннего утра лицо женщины, обрамленное рассыпающимися по смутно белеющим плечам темными волосами, было видно плохо, но Дергачев знал, что на щеках Марии сейчас играют ямочки, ей это здорово шло.