Читать «ЖеЗеэЛ» онлайн - страница 26

На следующее утро я принес еды и немного денег. Мне хотелось многое ему сказать, но какие слова я мог подобрать, чтобы достучаться до его сердца? Как донести до человека, что мне не все равно, как он живет и как относится ко мне, если в ответ я могу получить лишь равнодушный холодный взгляд? Мне хотелось признаться, что я считаю его своим другом, что восхищаюсь его бескомпромиссностью к себе и к жизни, хотя не очень хорошо понимаю, в чем она выражается. Что, зная о всех его недостатках, я вижу и достоинства, и пусть их значительно меньше, в моих глазах они важнее любого из его несовершенств. И что, желая такого же трепетного отношения к себе, желая, чтобы он так же сильно ценил меня, как ценю его я, я все же подозреваю, что все это так и останется лишь в моих желаниях.

6

Как-то однажды, разбирая свои бумаги, я наткнулся на большую подборку его стихов. Я совсем забыл о таком богатстве и вот, предвкушая необычайное удовольствие, начал читать набитые на машинке тексты. Я прочел первое стихотворение, второе, третье… Это было невероятно. Все казалось претенциозным бредом. После десятого я отбросил их, ничего не понимая. В них не было того, что было раньше! Словно эти стихи кто-то вылущил, пока они лежали в моих бумагах, просто вытряхнул из них все очарование, всю их прелесть. Покинутые, они потухли без своего хозяина, который всегда носил их за пазухой, согревая своим теплом.

Что это было? Что-то явно произошло за то время, пока мы с ним не виделись. Где та магия, исходившая от него, почему она не сохранилась на бумаге? Неужели она работала только в непосредственной близости с ним, а когда он был далеко, от нее не оставалось и следа?

Нужно признать, что так оно и было. Поэзия Омара была в нем самом, в его жизни, которую он вел, он распространял ее на все, что окружало его в конкретный момент времени. Это был уникальный случай поэтического дара – не стихи делали человека поэтом, а он сам всеми доступными средствами привносил в них поэзию. Сами по себе, в отдельности от него слова были мертвы, им недоставало главного – поэтического духа, жившего в творце, который почему-то не захотел передать его им.

В начале двухтысячных Омар еще писал, но уже почти не тусовался. Ранее не пропускавший ни одного более-менее интересного поэтического мероприятия, он постепенно забил на все эти сборища и даже слушать не хотел, что ему рассказывал исправно посещавший их Евгений.

Я тоже не был любителем таких тусовок, здесь мы с ним сходились. Встречаясь у Евгения и распивая коньячный спирт, который тот закупал канистрами на винзаводе, мы почти никогда не говорили о литературе. Не то чтобы это была запретная тема, просто уже так много было сказано ранее, что не было никакого желания заходить на новый круг. Мы смотрели фильмы, говорили о бабах, обсуждали футбол и какие-то политические события. Омар был рад приходу нового президента, он видел в нем эдакого Нерона, напоминавшего о былой империи, на развалинах которой мы прозябали. Он вновь начал штудировать Тита Ливия, пересказывая в красках подробности той или иной битвы, а потом вдруг садился к компьютеру и выпадал на несколько дней, сражаясь с ним в преферанс. Теперь он любил такие соревнования, когда противником была обезличенная машина, какой не стыдно было проиграть, просто потому что ты выставил самый высокий уровень игры.