Читать «Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта» онлайн - страница 26
Андрей Дмитриевич Степанов
В общем, привезла она меня в клинику, дезинфицировала, одела как человека, накормила, поместила в отдельную палату и стала расспрашивать. Ну, я ей все про себя и выложил, с самого начала, с детства. Ничего не утаил. Рассказал – и жду, что она решит. На чудесное исцеление, понятное дело, не надеюсь, но втайне думаю – а ну как пожалеет? Кому доброе слово не хочется услышать? А она ничего не сказала, ни звука. Зато сделала такое, что ты не поверишь!
На следующий день приходит с утра и приносит с собой краски, бумагу и кисточку. Берет эту самую кисточку, макает в краску и протягивает мне: «Рисуй!» Я, конечно, отвечаю: не могу я рисовать, меня от одного вида этого инструмента сейчас стошнит, как от паленой водки. А она не слушает: «Не прячь, – говорит, – свою душу! Мажь, как получится, и ни о чем не думай!»
Ну, закрыл я глаза, взял кисть – и как в холодную воду нырнул. Набросился на бумагу, мажу что-то, брызжу, опять мажу из последних сил. И вдруг чувствую – тепло по телу пошло. Снизу вверх, как будто оттаиваю после обморожения. Приоткрыл я один глаз, смотрю – а кисточка-то у меня в руке сама танцует. Устанет, нырнет в краску, освежится – и снова пляшет. Галя еле успевает листы подкладывать. И вылетают, знаешь, такие абстракции, как у Джексона Поллока, будь он неладен, одна за другой. А внутри у меня все теплее, теплее, теплота уже к голове подходит… Потом – раз! – вспышка по глазам, и сразу выключили мне свет. Вырубился я и проспал часов двенадцать. На следующий день повторили мы с ней процедуру, и уже легче пошло. Потом еще. А через неделю – ты не поверишь, Борька! – нарисовал я кошку задом. Нарисовал! Я! Кошку задом! Полосатую. Собственной рукой! Это же счастье какое…
В общем, съежился гад Стендаль, сдулся – и отступил. И почувствовал я себя почти человеком.
А еще через неделю выписали меня. Стою я на ступенях этой самой клиники и не знаю, куда идти дальше. И как без нее, без Гали, жить, тоже не знаю. Решил ее дождаться. Ну, простоял часа два, выходит она. Обрадовалась. «Пойдем, – говорит, – со мной. На вокзал меня проводишь, я сегодня в Питер уезжаю». Выяснилось, что Галя – она питерская, а в Москве находилась в научной командировке. «Очень приятно, – отвечаю, – какое совпадение. А я как раз собрался посетить северную столицу». И поехали мы сюда. А ты ведь помнишь, Бедюша, я раньше этот город не очень любил. Ну погляди вокруг: тут зданье любое кругом обойди – нигде не приделаешь лишней колонны. Подташнивало меня от него, в общем. А тут – гуляем мы с ней, вокруг бюсты, шпили, лепнина всякая – вот как сейчас, – и ничего, не воротит! Гуляли-гуляли, болтали-болтали, а потом вдруг раз – и полюбила она меня. Ты спросишь – за что? А я и сам не знаю. Каждый день себя спрашиваю, за что мне, дураку толстопузому, такое счастье? Первый месяц вообще как пьяный ходил. Потом стал думать, как дальше жить. Жена – не шутка, это ведь семья, ответственность. А как я, вот такой, буду семью содержать? Не сидеть же мне у нее на шее? И тут Галя говорит: «Я тебя, суслик… – она меня сусликом зовет, ты не смейся, пожалуйста, – я тебя, суслик, устроила на работу». – «Вот как? И куда же?» – спрашиваю. Стараюсь, знаешь, не подавать виду, хотя в душе все поет: сейчас жизнь наладится, я деньги в дом приносить буду! А она и отвечает: «В Русский музей». Тут у меня все внутри и рухнуло. Испугался я, похолодел. «Нельзя мне в музей! – кричу. – Я эстетический инвалид первой группы!» А она отвечает, прямо как в американском кино: «Ты, суслик, не бойся. Мы должны победить болезнь, и я в тебя верю. Ты сможешь».