Читать «Музыканты в зеркале медицины» онлайн - страница 63

Прошу Вас принять миллионную долю батона лионской салями, которую меня просил передать Вам господин Эрнст. Если гомеопатия не противоречит истине, то эта доля должна оказать такое же действие, как и целый батон!».

О динамике состояния тяжело больного Шопена в зимние месяцы 1848/1849 года мы узнаем из многочисленных записей в дневнике Эжена Делакруа и из письма певицы Полины Виардо к Жорж Санд, в котором говорится: «Вы спрашиваете меня о самочувствии Шопена: его здоровье медленно ухудшается. Бывают дни, когда ему лучше и он выезжает на прогулку в экипаже, они сменяются днями, когда его мучают удушающие приступы кашля и он харкает кровью. По вечерам он больше не выходит из дому. Тем не менее он еще в состоянии давать пару уроков, а в хорошие дни бывает даже весел. Вот так обстоят дела, хотя я его не видела довольно давно». На дагерротипе того времени мы видим усталое и подавленное выражение лица, глубоко запавшие глаза, бессильные руки и осанку, видим, что из-за потери веса одежда уже не подходит ему по размеру и свисает на нем — все это свидетельствует об ужасном состоянии здоровья Шопена. На этой фотографии бросается в глаза вертикальная складка на лбу, характерная для депрессивных людей.

«Из-за своих страданий Шопен перестал интересоваться чем-либо, не говоря уже о том, что он не в состоянии работать», — записал Делакруа в своем дневнике 29 января 1849 года. Действительно, в последние годы жизни Шопену становилось все труднее сочинять музыку. Он уничтожил все созданное в этот период и в конце признался, что «не может написать ни единой ноты». Уцелели лишь две мазурки: ор. 67 № 2 соль-минор и ор. 68 № 4 фа-минор. Он все больше терял надежду когда-либо выздороветь. В такой период отчаяния он писал: «Моя жизнь уже подходит к концу. Я попал уже к четвертому врачу — они требуют 10 франков за визит, являются иногда по два раза на день, но большого облегчения это не приносит. Я думаю, что весеннее солнце станет моим лучшим доктором». И солнце действительно совершило маленькое чудо. Из своей новой квартиры недалеко от Елисейских полей, откуда открывался прекрасный вид на Париж, он даже смог несколько раз выехать на прогулку в Булонский лес. У него вновь появился оптимизм: «Я чувствую, что окреп, потому что хорошо ем и выбросил к черту лекарства». Особенно благотворное действие оказывали на него посещения друзей: Гжималы, княжеской четы Чарторыйских, семьи Франшом, Гутмана, Плейеля, Делакруа. Случалось, что он, сияя радостью, сообщал им: «Сегодня, слава Богу, меня не лихорадит, что должно разочаровать и раздосадовать всех настоящих врачей!» и строил планы будущих гастрольных турне.

Понятно, что при его теперешнем состоянии нечего было и думать о каких-либо концертных выступлениях или гастролях. К этом у добавилась новая трудность: иссякали запасы денег и впереди замаячила финансовая катастрофа. Джейн Стирлинг, узнав о денежных затруднениях Шопена и справедливо полагая, что гордость не позволит ему принять от нее прямую денежную помощь, дипломатично попыталась передать ему через квартирную хозяйку 25 000 франков. Как и следовало ожидать, к адресату эти деньги по легко понятным причинам не попали. Лишь после вмешательства ясновидца Алексиса удалось обнаружить местонахождение этой весьма значительной суммы и передать ее Шопену. Как и ожидалось, поначалу Шопен отказался ее принять, но позднее все же согласился взять половину, в надежде, что позднее сможет возвратить ее.