Читать «Музыканты в зеркале медицины» онлайн - страница 40

Шопен, казалось, тоже чувствовал себя прекрасно, о чем писая своему другу Юлиану Фонтане, который после бегства из Варшавы в 1830 году жил в Париже, зарабатывая на жизнь уроками музыки: «Я живу в Пальме в окружении пальм, кактусов, алоэ, оливковых, апельсиновых, лимонных, фиговых и гранатовых… и других деревьев, которые можно увидеть в оранжереях ботанического сада. Небо здесь ярко-голубое, море цвета ляпис-лазури, горы изумрудные, а воздух райский… О, друг мой, я просто ожил! Меня окружает самое прекрасное, что есть в этом мире. Я чувствую себя лучше». Однако уже через несколько дней появились первые признаки приближающейся драмы. Напряжение последних недель и ливневые дожди, непрерывно продолжавшиеся два месяца, привели к тому, что у Шопена возобновились «бронхитные явления», сопровождавшиеся мучительным кашлем, который не прекращался ни днем, ни ночью. Жорж Санд, похоже, еще не осознавала всей серьезности положения, так как в постскриптуме письма Гжимале от 3 декабря 1838 года написала: «Последние дни Шопен болел. Теперь ему значительно лучше, но он по-прежнему немного страдает от сильных скачков температуры». В действительности все было куда хуже, о чем мы узнаем из письма Шопена к Фонтане, написанного в тот же день: «Обе прошедшие недели я был болен, как собака. Несмотря на то, что на улице 18 градусов тепла и вокруг растут розы, апельсины, пальмы и фиговые деревья, я ухитрился простудиться. Трое самых известных на острове врачей собрались на консилиум. Первый понюхал то, что я выхаркиваю, другой постучал по тому месту, откуда я харкаю, а третий послушал, как я это делаю, и ощупал меня. Потом первый заявил, что я должен подохнуть, второй сказал, что я подыхаю, а третий — что я уже издох. Я же чувствую себя как обычно. Не могу только простить Яну (Матушинскому — прим. автора), что он мне не дал указаний о том, как вести себя при остром бронхите, которого у меня всегда можно ожидать». Сказанное свидетельствует о том, что врачи, вызванные Жорж Санд в связи с плохим общим состоянием Шопена, лежавшего в постели с высокой температурой и непрерывным кашлем, скорее всего, были знакомы с современными методами — перкуссией и аускультацией, то есть простукиванием и прослушиванием, но наверняка не знали, как распорядиться результатами обследований. Иначе невозможно объяснить, почему после тщательного обследования пациента они диагностировали не туберкулез легких, а глоточную чахотку. Этих врачей в какой-то степени оправдывает то обстоятельство, что потребовалось несколько десятилетий для того, чтобы метод перкуссии грудной клетки, изобретенный австрийским врачом Леопольдом Ауэнбрутгером в 1761 году, пробил, наконец, стену молчания и возражений. Ауэнбруггер был сыном простого кабатчика из Штирии, и метод перкуссии был подсказан ему тем способом, которым трактирщики проверяют запас вина в бочке, простукивая ее. По всей видимости, он не обладал достаточной силой убеждения для того, чтобы заставить таких ученых мужей из венской Медицинской школы, как ван Свитен или де Хан, поверить в действенность этого метода. Лишь после того, как французский клиницист Жан Никола Корвизар опубликовал на французском языке работу Ауэнбруггера «Inventum novum», дело сдвинулось с места. Скорее всего, испанские врачи ознакомились с французским изданием этого труда со значительным опозданием и не обладали достаточным опытом применения данного метода. То же самое можно сказать и об аускультации. Этот метод был разработан известным французским врачом Рене Теофилем Ясентом Леннеком и опубликован в виде научного труда под названием «De l’auscultation médiate» («Об опосредованном прослушивании») в 1819 году. В то время, когда испанские врачи обследовали Шопена на Мальорке, этот метод делал первые шаги, поскольку необходимы были десятилетия сравнительных патолого-анатомических исследований для выявления соответствий между патологическими изменениями в легком и результатами прослушиваний.