Читать «Метелло» онлайн - страница 12

Какус был анархистом, другом Гори (не Пьетро, а Джованни Гори), но всегда отплевывался, если при нем упоминали о Бакунине. В тот год, когда Флоренцию сделали столицей, Бакунин жил на виа де Пуччи за собором Санта-Мария дель Фьоре. Однажды к нему явились Какус и его приятель Леопольда, тоже анархист и тоже с увесистыми кулачищами, цирковой гимнаст, ставший владельцем кафе на площади Пьяттеллина. Говорили, что у Бакунина всегда накрыт стол для званых и незваных, для всех, кто голоден. Но Какус и Леопольдо не были голодны, в два часа ночи их скорее могла мучить жажда. Нет, они хотели только сказать Бакунину, чтобы он «бросил корчить из себя Мадзини и заигрывать с Беппе Дольфи, бесхребетным революционером и вероломным булочником». Но горничная в передничке и наколке захлопнула дверь перед самым их носом.

Все это Метелло не мог помнить сам, а знал лишь по рассказам старших — Бетто и Пестелли.

Мать Метелло умерла при его рождении, а вскоре утонул отец, добывая песок в Арно. Метелло рассказывали, что мать его была сущим ангелом, она души не чаяла в своем коренастом силаче-муже и рожала ему детей каждый год, если ей удавалось доносить ребенка. Но то ли кровь у нее была нездоровая, то ли материнское молоко не шло детям на пользу — они умирали, прожив всего несколько месяцев или даже дней. Конечно, она не могла питаться, как какая-нибудь синьора, а выпрашивать молоко в благотворительном обществе или в приюте для подкидышей Какус ей не разрешал. Так у них умерли две девочки и мальчик. И каждый раз Какус напивался и шел к Палаццо Веккьо, требуя, чтобы за ним следовала жена с мертвым ребенком на руках. Он усаживал ее на ступеньки Палаццо, а сам, взобравшись на пьедестал скульптуры, изображавшей Геркулеса и Какуса, держал речь:

— Слушайте все! Меня зовут Какусом, как и вот этого…

Кончалось тем, что он вновь попадал в тюрьму за оскорбление властей, за призыв к мятежу или просто за буйство в пьяном виде — в зависимости от настроения полицейского комиссара.

Со смертью жены и появлением на свет ребенка, которого пришлось отдать кормилице, Какус очень переменился. Когда ему об этом говорили, он отвечал: «Не в себе я, вот что! А все потому, что я теперь один. Где еще найдешь такую жену?»

Прежде он напивался по крайней мере раз в неделю. А теперь, когда его желание забыться было бы понятным, он совсем бросил пить и не пропускал ни одного рабочего дня. Раньше, во время «пятилетия изобилия», когда каждую лодку с песком поджидали на берегу повозки строительных контор, Какус появлялся на реке раз в три-четыре дня. Теперь же, в самые тяжелые дни «голодного десятилетия», когда спрос так упал, что горы песку быстро росли на берегу, словно снопы в поле — не успеешь оглянуться, а перед тобой уже готовые скирды, — Какус чуть свет первым появлялся на Арно и был готов уступить всю свою дневную добычу за пару чентезимо. Этим он настроил против себя всех товарищей из Портатьола, зарабатывавших на жизнь тем же ремеслом. Но когда кто-нибудь осмеливался упрекать его, Какус отвечал сквозь зубы: «Мне нужно платить кормилице. Этот малыш должен жить. Я ей обещал». Потом, поплевав на ладони, словно собираясь взяться за лопату, сжимал кулаки и, потрясая ими в воздухе, кричал: «Эй вы там! Я справлюсь с тремя из вас сразу — выходи, кто хочет!»