Читать «Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь» онлайн - страница 337
Виктор Васильевич Мануйлов
Василий снова посмотрел на окна: за окнами ничего не изменилось, все так же барабанил дождь и качались тени деревьев.
А вдруг Мария испугается непогоды и не придет? Или ее задержат на работе? Ах, дурак он дурак: почему не расспросил нянечку, что за Мария к нему приходила, какая из себя и что значит: "уж столько ночей возле тебя провела"?
Вдруг навалилась тоска. Василий закрыл глаза, стараясь слышать только шум дождя, а не стоны и храпы спящих рядом людей…
Человек, которого только что увезли, может быть, уже помер… Ну да, конечно! Сказывали: больной умирает — отгибают одеяло. Странно. Мог помереть и сам Василий. У него и сейчас в груди при каждом вдохе-выдохе хрипит и хлюпает. Все люди смертны, только одни умирают раньше, другие позже, никто не знает, когда наступит его черед… Для иных ранняя смерть — не самый худший выход. Может быть, и для него тоже.
Чувствуя, что мысли его уходят вспять, туда, где все началось и кончилось для него больничной койкой, Василий стиснул зубы и открыл глаза: пусть лучше будут храп и стоны, пусть будет вонь, но только не возвращаться назад даже в мыслях, не возвращаться в свое недавнее прошлое, где похоронено столько надежд. И скорее бы пришла Мария… Быть может, с нею он забудет об этом прошлом и заживет новой жизнью.
Утром, во время врачебного обхода, Василий попытался сесть самостоятельно, чтобы профессор мог послушать его легкие со спины. Он отстранил медсестру, пытавшуюся ему помочь, и, вцепившись руками в железные бока койки, напрягся и сел, преодолев слабость и головокружение.
— Ну что ж, — сказал профессор, с любопытством наблюдавший за его усилиями, — прогресс, так сказать, налицо. Однако, молодой человек, еще по крайней мере неделю не советую вам доказывать ни себе, ни другим свое несомненное мужество: это может плохо для вас кончиться. — Послушал Василию сердце, одновременно считая пульс, откинул седую голову. — Вот, извольте видеть: сердечко-то ваше на вас жалуется, только что не плачет. Вы уж его пощадите, молодой человек, сердечко-то свое, оно за это воздаст вам сторицей.
Василий и сам понял, что рано он запетушился: вот и пот на лбу выступил, и тошнота подкатила к горлу, и тело сделалось ватным. Врачи уже покинули палату, а он все никак не может отдышаться, хрипит и давится мокротой, кашляет и отплевывается в баночку, вынимая ее из-под койки дрожащей от слабости рукой. А ведь он-то не ради хвастовства сел на койке без посторонней помощи, а лишь потому, что хотел доказать врачам, что уже поправился настолько, что ему можно разрешить вставать, чтобы больше не пользоваться уткой и судном, а главное, чтобы показать Маше, когда она придет, что он уже вполне оправился. Выходит, еще не время ему что-то кому-то показывать и доказывать.