Читать «Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь» онлайн - страница 333

— Во-от та-ак-то во-от, вот и у-умница… Сколь дён-то не емши — вовсе отощал, радимай. А без яды-то какая ж могет быть жисть? Никакой жисти быть не могет. Даже какая ни есть животина это понимает и пропитание себе старается раздобыть иде ни случись…

Бульоном старушка поила Василия из чайничка с длинным носиком, бульон был в меру горячий, Василий чувствовал, как жидкость проваливается в его желудок, наполняя все его существо живительным теплом. А старушка продолжала увещевать Василия, будто он малое и несмышленое дитя, рассказывала что-то про его болезнь, про то, кто и как за ним ухаживал, но Василий слов не слышал, не понимал их значения, слова утомляли его, ему было достаточно звучания певучего голоса, под который он съел и выпил все, что ему дали, аж взопрел весь, и тут же уснул, будто провалившись во что-то мягкое и ласковое.

И снова ему что-то снилось, но на сей раз совсем не страшное. Почему-то среди прочего приснилась Мария Ершова, и будто бы старушка-нянечка подводит ее к Василию и говорит: "А Маня-то, невеста твоя, уж такая ладная да пригожая, что таких искать-поискать, а и за тремя морями-окиянами не сыщешь". Василию во сне было неловко перед Марией Ершовой за эти старушечьи слова, но он не знал, что возразить на это, и вдруг ни с того ни с сего признался:

— А у меня отец в тюрьме сидит, потому что против советской власти… — Сказал это и даже во сне покраснел от вранья, зная, что отец никогда не был против советской власти и что его уже давно нет в живых.

Тут же Василий увидел длинную ковровую дорожку и вдалеке стол, за столом человека, похожего на Моньку Гольдмана, но лысого, а в руках его собственную, Василия, зачетку и студенческий билет.

Василий рванулся к этому человеку, но ноги будто приросли к полу, он закричал и проснулся.

Была ночь, слабый свет исходил откуда-то сбоку, над ним склонился кто-то в белом, тихий женский голос, похожий на голос Натальи Александровны, спросил с тревогой и участием:

— Болит что-нибудь?

— Нет, — шепотом ответил Василий.

— Ты так закричал… Приснилось что-нибудь?

Василий помолчал и признался:

— Приснилось.

— Вот выпей порошки, — сказала женщина голосом Натальи Александровны, — и будешь спать, как убитый.

* * *

Василий просыпался только для того, чтобы поесть да справить нужду, и это-то, последнее, было самым мучительным: от слабости он не только не мог встать, но даже достать из-под кровати утку или судно, подложить под себя, а потом еще привести себя в порядок.

Нянечки, сменявшие друг друга, все пожилые женщины, годящиеся Василию в бабушки, откуда-то сами узнавали о его нуждах, как, впрочем, и о нуждах других тяжелых больных, являлись в палату и начинали возню с утками и суднами, ворочали беспомощные тела, подмывали их и подтирали, не смущаясь ни зловонием, ни видом голых мужиков. При этом каждому у них находилось свое слово утешения, даже ласки, и Василий, впервые оказавшийся на больничной койке и страшно, до слез, переживавший свою беспомощность и необходимость принимать ухаживание этих женщин, был им благодарен не столько за добрые и ласковые слова, сколько за безразличие и равнодушие к его наготе, будто имели они дело с малым ребенком.