Читать «Герой должен быть один. Одиссей, сын Лаэрта» онлайн - страница 82

«Правильно, — подлил масла в огонь Лукавый, — посмешище я и есть! Вон Аполлон с Артемидой у болтливой Ниобы не то дюжину детей перестреляли, не то вообще два десятка (кто их считал, покойников-то?!), а потом сияли, как солнце в зените, и все хвастались, что ни одной стрелы зря не потратили! Тантал или там Прокна, жена Терея, — эти не то что чужих — своих детей не пожалели, зарезали, как скотину, а после еще и еду из них сготовили… Ну нет же, нет такой богини — Совесть! Ата-Обман есть, Лисса-Безумие, Дика-Правда, наконец, — а Совести нету! Ну почему у всех ее нет, а у меня есть?! Что ж я за бог такой невезучий?! Ведь сказать кому: Лукавого совесть замучила — засмеют! Воровал — не мучила, врал — как с гуся вода, друг на дружку натравливал — и глазом не моргал… пойду к Арею, в ножки поклонюсь: научи, братец, убивать!.. Этот научит… вояка! Все хвастается, что Гера его прямо в шлеме родила! Видать, головку-то шлемом и прищемило…»

Спустившись к ручью, Гермий не сразу заметил, что от приступов самобичевания он как-то машинально перешел к мысленному бичеванию своего вечного недруга Арея; не сразу заметил он и то, что у ручья уже кто-то сидит, свесив в воду раздвоенные копыта и задумчиво почесывая кончик острого и волосатого уха.

— Привет, Лукавый! — правое копыто взбаламутило тихую до того воду. — Какими судьбами?

— Привет, — отозвался Гермий, садясь рядом.

Старый сатир Силен, наставник и вечный спутник кудрявого Диониса, покосился на расстроенного бога и неопределенно хмыкнул.

Лукавый поморщился — от Силена явственно несло перегаром.

— Вот когда я учил юного Диониса нелегкому искусству винопийства… — Не договорив, Силен замолчал; потом, не глядя, протянул руку и выволок из груды сушняка объемистый бурдюк.

Бурдюк зловеще булькнул.

— Дай сюда, — неожиданно для самого себя приказал Гермий. — Давай, давай, не жмись…

— Не жмись, козлоногий, — наставительно поправил его Силен, смешно шевеля ушами. — Когда у вас, богов, неприятности, вы должны быть грубы и неприветливы.

Бурдюка, однако, не дал — потряхивал им, вслушивался в бульканье, скалился щербатой пастью.

— Какие у богов неприятности? — пожал плечами Гермий. — А вот у тебя, козлоногий, они сейчас начнутся. Из-за жадности. И никакой Дионис тебе не поможет. Понял?

— Понял, — равнодушно кивнул сатир. — Как не понять… Пей, вымогатель! Авось, повеселеешь — на тебя такого смотреть и то противно! Подняли шум на весь Пелион — Хирон копытами топочет, этот летун кадуцеем машет, орешник трещит, камни чуть не сами собой из земли выворачиваются… Как не выпить после трудов праведных?

Гермий, успевший к тому времени отобрать у Силена бурдюк и жадно припасть к нему, подавился и закашлялся, багровея лицом.

— Водички на запивку дать? — с участием поинтересовался сатир. — А то как бы не стошнило…

— Подсматривал, да? — вырвалось у Гермия, которому только свидетелей не хватало для полного счастья.

— Нет, в горячке примерещилось! Пелион испокон веку место тихое, я сюда душой отдыхать прихожу («С похмелья!» — ядовито ввернул Гермий, но сатир пропустил это мимо мохнатых ушей), а тут чуть гору с корнем не вывернули! Глухой не услышит, слепой не увидит… а дурак не поймет — раз Хирон к Тартару взывает, значит, кому-то хвост подпалили! И уж наверное не Хирону. Дай-ка сюда бурдючок, что-то у меня в горле пересохло…