Читать «Герой должен быть один. Одиссей, сын Лаэрта» онлайн - страница 620

А вот бок больше не болел. Совсем. Рана затянулась без следа. Белесый, еле заметный рубец — пустяки. И у Диомеда тоже. И у старшего Атрида... у младшего...

Ближе к мысу он остановился. Там, где притихший Скамандр вливался в море, смиряя бег речных коней в диком Посейдоновом табуне, сидела женщина. Рыжая. Зеленоглазая. Прямо на песке. Месяц, ухмыляясь застывшим оскалом безумца, вдруг позволил увидеть все до мельчайших подробностей. Да, женщина. Да, рыжая.

Да, звездная, слезная зелень взгляда.

«Пенелопа?..»

Обожгло; схлынуло. На вид женщине было около сорока, да и сходство с далекой женой, если приглядеться, выходило поверхностным. Случайным. Правда всегда острее и жестче; правда — нож. Особенно когда рядом с тайной плакальщицей рыжий увидел тень. Мужскую тень. С навсегда седыми висками.

— О, мой Патрокл! — слабый стон. «Не плачь...» — молчала тень.

— Я убил его, Патрокл! Я отдал его тело псам!.. «Не плачь, малыш...» — молчала тень.

— Нас похоронят вместе! О, мой Патрокл! Я велю им — вместе... под одним курганом...

«Не плачь, малыш. Не надо. Хорошо, пускай вместе...»

Не в силах оторваться от жуткой беседы слепого с немым, Одиссей прикипел к месту. Дрожь вошла в ноги. Мокрый подол хитона обвис свинцовым листом, взятым с ледника. Рядом молчал Старик, опираясь на копье. Лицо Старика было суровым; беспощадным оно было, это лицо. Как всегда, когда вечный спутник смотрел на неприкаянные души. А малыш Лигерон, морской оборотень, ничего не видя, не замечая, оплакивал погибшего возлюбленного. Навзрыд. У моря под небом — на земле.

Пока еще на земле.

— Оставь его, — сказали за спиной у Одиссея. Рыжий обернулся.

— Радуйся, Ангел, — ответил невпопад. Сегодня аэд-бродяга раздумал притворяться. Сгинул тощий балагур, язвительный насмешник, жертва взыскательных слушателей с большой дороги. Стройный юноша стоял перед Одиссеем, опершись на кадуцей со змеями, и трепет слюдяных крылышек осенял его сандалии.

— Мы похожи, — бросил рыжий, и опять невпопад.

— К сожалению, да, — кивнул Ангел.

— А почему не пришла она?

— Боится.

— Кого?

— Тебя. Говорит, ты станешь ругаться. Одиссей оглядел Ангела с головы до ног, и тот понял. Он ведь умел понимать. Дернул щекой:

— Ну, не только тебя. Еще отца боится. Все-таки молния...

— А ты?

— И я боюсь. Затем и пришел. Поговорить надо.

— О чем?

— О войне, — сказал Ангел. — О нашей с тобой войне. Давай-ка отойдем подальше...

Двусмысленность сказанного задрожала струной кифары. О нашей с тобой... о войне. Легкое движение жезла, и воздух пронизали стеклистые нити. Клубясь, сплетаясь, они звали, манили шагнуть туда, где нет войны, нашей, вашей, общей и ничьей, нет ночного одинокого плача, погребальных костров и Трои, которая подобна блуднице, открывшей свое лоно скопцу. Рыжий отвернулся, чувствуя, как в глазницах отвердевает знакомый, ледяной, любящий — змеиный! — взгляд Далеко Разящего:

— Нет. Тайные пути нужны, когда не любишь. Когда любишь, просто идешь. Здесь говорить будем.

— Ну давай хоть сядем!

— Садись, если хочешь. А я постою. Песок сырой... Звезды бились в волнах, словно рыбы на крючке.