Читать «История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.» онлайн - страница 357

Владимир Михайлович Тихонов

Опутанная неравноправными договорами и не имевшая никакой возможности защитить свой рынок, Корея чем дальше, тем сильнее страдала от свободного экспорта зерновых и бобовых культур (преимущественно в Японию). Общая сумма экспорта риса увеличилась за 1885–1889 (в японской валюте) в 5 раз, а экспорта бобов — более чем в 20 раз. Для крестьян и горожан все это означало рост цен и новые акты произвола и грабежа со стороны чиновничества, стремившего нажиться на экспорте сельскохозяйственных товаров. По описаниям современников, к концу 1880-х годов привычным стало зрелище пустых государственных складов на местах — зерно, которое чиновники обязаны были хранить на случай стихийных бедствий и голода, теперь продавалось ими в Японию. Засухи привели к массовым голодовкам в 1888–1889 гг., но помощь бедствующим крестьянам практически не оказывалась. Отчаяние масс отражала серия народных бунтов в провинции: неспокойно было даже в ближайших окрестностях столицы. Голодающие, отчаявшиеся люди тысячами бежали через границу на сопредельные территории России и Китая. Попытки отдельных чиновников на местах ввести, согласно традиционным правилам, запреты на вывоз зерна за пределы административного района на период неурожая терпели неудачу: японские дипломаты, недвусмысленно намекая на возможность применения силы, заставляли отменять запреты и даже выплачивать японским торговцам крупные компенсации за сорванные экспортные сделки. Защищаемая иностранными пушками «свобода торговли» оборачивалась для Кореи голодом, сопутствовавшими ему эпидемиями, гибелью слабейших и обнищанием выживших.

Японские торговцы в Корее, за исключением небольшого числа представителей средних и крупных фирм, принадлежали к низшим слоям населения. Зачастую это были люди, не сумевшие приспособиться к требованиям растущего капиталистического рынка у себя на родине и уехавшие в Корею в «поисках удачи», примерно так же, как европейцы уезжали в Америку или Австралию. Пользуясь своей неподсудностью корейским властям, нуждой корейского населения и отсутствием у корейцев представлений о современной торговле и рынке, они не гнушались ничем в борьбе за накопление капитала. Притчей во языцех были откровенно криминальные действия этих «рыцарей наживы» времен раннего капитализма в Восточной Азии — продажа заведомо негодных и устаревших механических инструментов, мошенничество, контрабанда золотого песка, использование уголовного насилия для «выбивания» долгов (при том, что кредиты давались японскими ростовщиками под грабительские проценты — до 10 % за каждые 10 дней). Однако и формально законные приемы наживы — скажем, скупка урожаев риса «на корню» без учета тенденции к росту цен на него в период урожая, — были не менее эффективны в сколачивании состояний японскими колонистами. При невозможности легальной покупки японцами земли внутри страны рисовые поля и плантации женьшеня часто скупались на подставных лиц. В 1885 г. более половины стоимости проданных японцами в Корее товаров приходилось на изделия английского производства (в основном ткани), но к 1889 г. японские товары (ткани, одежда, простые бытовые изделия) составляли уже 74 % экспорта. Это объяснялось не только развитием производства в Японии, но и необходимостью конкурировать с продававшимися китайскими купцами более дешевыми английскими товарами (китайцы скупали их у оптовиков в Гонконге и Шанхае, а японские купцы использовали более дорогие поставки через Нагасаки). Часто низкокачественные японские товары навязывались обманом. Грабительская по своему характеру торговля с Японией делала внутренний корейский рынок сырьевым придатком японского, «в зародыше» уничтожала перспективы развития мануфактурного производства внутри самой Кореи.