Читать «Меч и плуг» онлайн - страница 177

Ряд за рядом, взвод за взводом, эскадрон за эскадроном проходили восторженно кричавшие бойцы, и у комбрига от подступавшего волнения розовели скулы, блестели глаза. Эти люди прошли с ним в составе Южной группы войск, за плечами у них были бои под Новой Греблей и Петроградом, и он знал, что они не задумаются выполнить любой его замысел, любое приказание или жест. В ответ ему хотелось прокричать им самые горячие слова любви и благодарности, однако он, облизывая сохнущие губы, лишь с щегольской медлительностью сгибал в локте руку и выбрасывал пальцы к виску.

Впоследствии Ольга Петровна не раз вспоминала этот первый, памятный для нее смотр, когда она вблизи увидела полки, покрывшие себя славой непобедимых. Со временем она привыкла к ним настолько, что узнавала в лицо каждого или почти каждого. Она узнала, что обстоятельный Криворучко всякий раз, садясь писать приказ по полку, натягивает сапоги: приказ — это не родне приветы, тут необходимо уважение к тому, что пишешь. Ее перестал коробить цинизм Девятого, неисправимого ругателя. Лихой Илларион Няга, чуб на сторону, зубы напоказ, посмеиваясь, деликатно объяснил ей, возмутившейся однажды жестокостью боя, когда не было взято ни одного пленного, объяснил, что ничьей вины в этом нет, какая тут вина? Одно слово: бой. Или ты, или тебя… (Под Новой Греблей, слышала она, как раз эскадрой Няги, спешившись и ползком подкравшись к офицерским позициям, бросился и переколол, изрубил всех, не оставив никого в живых. Долго будут помнить офицерские полки Иллариона Нягу!..) Спокойный хозяйственный Макаренко, полная противоположность Няге, защищал проштрафившихся на привалах бойцов, оправдывая их тем, что все проделки и грехи идут от молодости лет и сознания того, чем хороша жизнь; ценность жизни и всего, что с нею связано, ребята (макаренковское слово) понимают очень хорошо, потому что ставят ее на кон ежедневно, а если бои бывают затяжными, то и несколько раз на дню. Как же тут, судите сами, не согрешишь? Живут люди от боя до боя. Понимать надо… Еще проникновеннее судил о бойцах комиссар Христофоров. Для него, бывшего учителя, молодые огрубевшие кавалеристы, чья личная судьба совпала с годами небывалой разрухи и перестройки, были точно раскрытый букварь. Да, растолковывал он докторше, сказавшей как- то о поголовной неграмотности в эскадронах, люди разуты, раздеты и большей частью еще худо вооружены. Да, вши, тиф, корка заплесневелого хлеба и глоток болотной воды. Да, ни читать, ни даже расписаться. Но тем поразительней, что они, неграмотные, видят впереди яркую, большую цель, чего не видят многие интеллигенты, грамотеи, люди ученые и знающие сверх головы. И бойцы проломятся к этому будущему, сделают его. Они, заметьте, даже ценят себя не за то, что успели сделать, а за то, что собираются устроить на завоеванной земле (это, кстати, идет в них от самого комбрига). Потому-то они и рвутся в бой, и погибают лицом вперед, к той самой цели, которую им загораживает враг, и пули, как правило, бьют им в сердце… Да, добавил Христофоров, многих, очень многих теряет и еще недосчитается в своих рядах бригада, но зато тем, кто останется жить, цены не будет. Они, только они, будут создателями и устроителями — на других надежды нет.