Читать «Азбука для непослушных» онлайн - страница 5

Тяжелее всего заглянуть в свою собственную ленивую душу, в истинный ад ее видений. А теперь, после того, как каждый заглянул в свою утробу, а отец Евфимий больше всех нас, мы глубоко раскаялись; ибо он пытался научить нас заглянуть за буквы, в их утробу; пытался открыть нам глаза, чтобы слепцы исцелились, чтобы увидели, что за буквами, которые мы пишем сегодня, стоят изображения, и что за каждой из них стоит история или повесть, что-то сокрытое; он пробовал научить нас заглянуть в то, что внутри, но — безрезультатно. Ибо ленива душа человеческая, не сотворена она для вечности и с утра до вечера смотрит, как бы избегнуть мучений и боли, страданий и ада. Земного ада мы избежали, притворившись, что под плотью и кожей ничего у нас нет, что нет у нас души; но неведомо, избегнем ли мы ада подземного? Ибо приподняли мы покров, заглянули под него и вернули его на место; скрыли правду и теперь смотрим на этот покров, как на погребальный саван, который должен скрыть смерть и придать ей видимость сна.

А пришел он так, ибо таково было его явление нам: сначала на лугу за монастырем на закате явился огненный бык, сияющий, как солнечные угли (какой небесный углежог сотворил солнечные угли и так раскалил их?). Он пронзал рогами воздух, рычал яростно, рыл землю копытами, а затем, разбежавшись, ударил в ворота монастыря. Ударил раз, потом второй, как казнь Божья перед вратами Содома. И бил так несчетное число раз, не останавливаясь. Отец Евфимий служил вечерню, он побледнел; остановил богослужение, чтобы посмотреть, послушать, понять. «Что это?» — спросил он, но не дождался ответа. «Что это за дьявольщина?» — вновь спросил он, потому что имел обыкновение спрашивать дважды и со вторым вопросом давать ответ, ибо он был человеком, у которого вопросы не могли долго оставаться без ответа; небыстр он был на вопросы, как небыстро знание, а быстр был на ответы, как быстро невежество. А должно бы было быть наоборот у того, кто учится, ибо человек учится всю жизнь, даже если он и сам уже Учитель. Я не мог ему ничего сказать, потому что я уже упоминал, что не знаю названий многих событий и вообще (как вы и сами, конечно, убедитесь) много трудностей испытываю я со словами, ибо они не слушаются меня так, как слушаются отца Варлаама, а сплетаются и ворочаются у меня на языке, как клубок змей. А такие люди, как отец Евфимий, издеваются над незнающими и требуют от нас, слабых на язык, чтобы мы говорили, даже когда нам нечего сказать, и тогда, не по своей вине, мы говорим лживыми словами, так что хочется выплюнуть язык от этой муки.

«Это бык с неба, — сказал я, еле ворочая языком. — Он то ли с неба упал, то ли от земли возрос; я того, отче Евфимий, не видел».

Вскоре мы были внизу у ворот, все, сколько нас там было: и отец Варлаам, и отец Евфимий, каллиграф, которого я тайно, в думах и про себя называю Рыжим, ибо он волосом рыж, лицом пятнист и полнокровен, так что у него часто кровь идет носом, и, наконец, я, пишущий сие (чтобы хоть в этом не было путаницы), алтарник в монастыре Полихронос на Олимпе в Малой Азии. Позади Евфимия, Рыжего, стояли его двенадцать избранных учеников, все похожие друг на друга добротой, как похожи друг на друга зерна из одного колоса одного урожая, одного рода, единые в послушании и краснописании. Мы стояли, всего числом пятнадцать, у закрытых ворот, за которыми ревел бык. Никогда ни один из нас не был ближе к нему, чем в тот час, но мы того не знали, не видели, потому что, как уже было сказано, глаза говорят душе только половину того, что видят, потому что другая половина скрыта именно за тем, что видно, и именно видимое скрывает невидимое за собой. Вот так: было, да не было, потому что мы не видели.