Читать «Царь велел тебя повесить» онлайн - страница 261

Про таких, как мы с тобой, один дошлый грек написал: актеры, испытывающие страх перед публикой, кувыркаются, как плохие флейтисты. Хорошо было греку рассуждать, у него был бог из машины. Еще у него был хор, который вечно лез не в свое дело, всякие там стазимы и экзод, то есть обещанный выход. А у меня выход один – вниз по лестнице ногами вперед, чтобы вынести меня, придется разобрать чугунные перила.

О чем я бишь говорила, о Лидии? Мысли путаются. Когда старуха умерла, Фабиу собрал свои костюмы и переехал спать в ее кабинет со стрекозиными обоями. Теперь я могла брать собаку к себе ночевать и спала с ней в обнимку, ты ведь помнишь трехногую Руди? По утрам мы с мужем встречались за завтраком в длинной гостиной, я молча грызла хлеб и разбивала ложечкой яйцо, а он пристально смотрел на мой жующий рот, как будто хотел впиться в него губами. При этом я точно знала, что на поцелуй это было бы похоже меньше всего. Скорее на укус.

Знаешь, у лопарей были шаманы, которые умели выворачивать мир наизнанку, особым образом выворачивая зрачок. Не знаю, что видели эти шаманы, но знаю, что Фабиу смотрел на мир двумя такими вывернутыми глазами. Я боюсь даже думать, что он видел, когда смотрел на меня.

Костас

Утром шел дождь, а следователь встретил меня цитатой из Альберта Эйнштейна: Gott ist raffiniert, aber nicht bosarting. Лузитанское «р» скрипело в этой фразе, будто несмазанная телега, но я все же понял и кивнул ему, соглашаясь, еще стоя в дверях. Потом я прошел в кабинет, мягко подталкиваемый охранником, и увидел, что у окна сидит молодая женщина в шелковом платке, повязанном на манер тюрбана. Я сразу узнал ее руки в привычном жесте волнения: пальцы крепко сплетены и прижаты к животу. Додо, похоже, привезли прямо с работы, потому что платье на ней было салатного цвета, слишком короткое, униформа «Португальских авиалиний».

– Что ж, – следователь открыл свою папку, – позвольте представить вам свидетеля по вашему делу. Сеньора Мириам Петуланча, восемьдесят третьего года рождения, живущая на юге, в собственном доме, недалеко от Альбуфейры. Она любезно согласилась сотрудничать со следствием.

Синьора кто? Услышав это, я так закашлялся, что мне разрешили подойти к открытому окну. В окне качались ветки пинии, тяжелые от воды, я протянул руку, отломил розовую мокрую шишку, сунул в карман и сел на свое место. Мы провели несколько минут в полном молчании, Додо не отрываясь смотрела на следователя, а следователь смотрел в окно, за которым тихо шел дождь. Потом я засмеялся. Следователь перевел на меня глаза и слегка заломил бровь, но я не мог остановиться, шмыгал носом, кашлял и всхлипывал. Когда я успокоился, свидетельница начала говорить.

Женщина, которую я привел к себе домой из кафе, хорошо знала и улицу, и переулок Ремедиош: в детстве она жила в соседнем доме со своей матерью-зеленщицей. В школе она много болела, и дети ее сторонились. Она часто сидела во дворе дома напротив, где были качели, и ее никто не гнал, хозяин дома часто с ней заговаривал и угощал лакричными тянучками. Когда в доме никого не было, кроме старого сеньора, Мириам приходила туда пить чай, хозяин позволял ей заходить в свою спальню, чтобы посмотреть в круглое окно на белых чаек, разгуливающих по черепице. Потом они познакомились поближе, и он разрешил ей примерять изумрудную диадему.