Читать «Охота на кентавра (сборник)» онлайн - страница 76

— В дневнике сказано «лягушонок»! — стал придираться Бимов.

— Разница здесь, по-моему, в том, что лягушка — женского пола, а лягушонок — мужского. Как это выражается внешне, не имею представления, а «бык» и подавно не разберется!

— Ну, ладно, сойдет, — согласился Бимов. Во всяком случае, мы ясно представляем себе облик и размер животного по отношению к зданию. Ну и гадость! И как такое может нравиться? Что у тебя дальше?

— Стихи, тут дело хуже. Мне удалось выяснить, что стихи — особый вид изложения, когда информация подавалась в особо сгруппированном виде. Удалось найти образцы.

— В чем же дело?

— Загвоздка в том, что дед сам сочинял стихи, помнишь? Хочет того же и «бык». А писание стихов, судя по всему, процесс сложный и индивидуальный, через запись его не передать.

— Что предлагаешь? — нахмурился Бимов.

— Исследуя стихи, я установил, что особую роль в них играли ритм и цикличность подачи информации. Их мы и зададим «быку», остальное — его дело. Считаю, что этого достаточно.

— Ну, если ты так считаешь, то я — пас, согласился Бимов. — Итак, мы имеем все компоненты для моделирования.

— Так-то оно так, да только «бык» потребует оригинал — «цветущий луг», чтобы его уничтожить, «цветы», чтобы их сорвать. Я не вижу выхода! признался Реклю.

— Друг, ты меня еще не знаешь! Да, «бык» потребует оригинал — луг или голову, которая этот луг будет помнить.

— Так где же искать теперь эту голову? — удивился Реклю.

— Ты помнишь Холкина, спившегося художника, услугами которого я не раз пользовался? Парень обладает одним достоинством: ярким воображением.

— Ты хочешь использовать его как резонатор?

— Сначала мы смоделируем ситуацию, потом пропустим ее через Холкина, чтобы он хорошенечко в нее вник. А «быку» представим его как очевидца, который рвал в молодости цветы на лугу. Ты, когда будешь его зондировать, возьмешь с поверхности памяти, то есть нашу модель, доведенную Холкиным до блеска. Что скажешь?

— Скажу, что ты — гений!

— По этому поводу надо выпить! — заявил Бимов.

После того как друзья опорожнили бутылку, на Реклю, как обычно, нашла меланхолия:

— Тебе не кажется, Бимов, что мы — жулики?

— Не кажется, — честно признался тот. — Неужели ты думаешь, что на свете остался хоть один человек, который помнит, что значит рвать цветы на лугу или сочинять стихи?

— Я не об этом. Я о моральной стороне дела.

— Ах, о моральной! Эк, тебя развезло, интеллигент, — Бимов огорчился. Что касается морали, то мне кажется, что мы с тобой — великие люди, занятые благородным трудом. Мы сохраняем для потомков бесценные крупицы прошлого, почти утраченные, его запахи, его цвета и голоса. И дело не в «быке», наша запись рано или поздно всплывет, станет эталоном. По ней люди будут помнить, что значит гулять по цветущему лугу, рвать цветы, сочинять стихи…

— Да уж, узнают, — ухмыльнулся в рюмку Реклю.

— Пошел вон! — услышал Реклю и удивленно закрутил головой, не находя хозяина.

— Я, собственно, с заказом… Тут было не заперто…

— Пошел вон, — снова прозвучало с нажимом, и Реклю заметил пустые подрамники. «У него, наверное, творческий кризис», — решил он, но обратного пути не было, и он сел на одинокий стул.