Читать «Охота на кентавра (сборник)» онлайн - страница 168

Другими словами, при близком рассмотрении отношения «адресант адресат» оказываются сложными и «размытыми». Активность каждой из трех сторон, их роли, «статус» по отношению друг к другу могут меняться. Так, например, они могут сливаться между собой для третьей стороны (для читателя писатель и общество часто выступают в одном лице). Что можно сказать, например, о хокку — «сообщении», «посланном» японским средневековым поэтом через интерпретаторов — французских символистов современному русскому читателю?

3. Во-вторых, единовременность акта коммуникации вызывает большие сомнения. Структуралисты полагают само собой разумеющимся, что у читателя в руках должен быть ключ от шифра, а «задачи стилистики сводятся к контролю за декодированием». (Риффатер М., Критерии стилистического анализа (В кн.: Новое в зарубежной стилистике. Вып. 9. М., 1980. С. 73).

Но факт очевидный, что для того чтобы читатель имел ключ, его нужно ему вручить, то есть вступить с ним в некий предварительный контакт (условно назовем его «предкоммуникативным»). Что же это за контакт? Ответ прост: это язык! Стихия языка должна «омывать» и адресанта, и адресата задолго до того, как они стали таковыми. Причем предварительный контакт должен быть успешным и закончиться неким негласным договором на «основной», литературный контакт.

Итак, хотя и существует единичный носитель акта коммуникации (книга), единовременность акта утрачивается, а сам акт, в известной степени, «размывается».

4. В-третьих, положение языка в качестве проводника сообщения пассивной ролью никак не исчерпывается. А именно пассивность и подразумевает простая формула: «закодировал — передал — декодировал». Язык не мог бы служить проводником, если бы не нес в себе нормативных элементов и системы ограничений; одновременно эти ограничения накладываются и на само сообщение, проводник «нормирует» импульс. С другой стороны, всякий импульс изменяет материал проводника, каждое произведение изменяет язык, и, в конечном счете, важны именно эти изменения.

Итак, мы видим, что проводник как бы «сливается» с сообщением, оно «протекает» через него как через решетку лингвистических норм, и, в свою очередь, решетка долго «хранит о нем память» в виде литературных шаблонов.

5. В-четвертых, об адекватности декодирования. Для структуралистической поэтики тут все просто, словно речь идет о расшифровке телеграфного сообщения. Но будь это так, чтение литературы было бы скучнейшим занятием на слете. А забота писателя при этом сводится к тому, чтобы «направить читателя на правильное декодирование», (Риффатер М.). При этом не учитывается, что и эта «забота писателя», и само «направление читателя» потребуют, в свою очередь, особого кода, кода кодов и т. д.

Итак, попробуем разобраться с точки зрения теории информации, что же подлежит кодированию на самом деле. А. Моль пишет: «…Свойство непредсказуемости, характеризующее сообщение, и лежит в основе теории информации.» (Моль А., Социодинамика культуры, М., Прогресс. 1973. С. 100). Возьмем, например, образ: «Она цвела как роза». По мысли структуралистов, это, как всякий образ, — закодированное сообщение. Но подобное сообщение уже не несет для нас никакой информации, ибо «информация есть мера оригинальности». (Моль А.) Это же сообщение для нас абсолютно предсказуемо, «пусто», а поэтому декодированию не подлежит. А между тем наличие таких «банальностей», не подлежащих «зашифровке — расшифровке», в сообщении обязательно, ибо сообщение в целом никак не может состоять из «новизны», для нормального восприятия нужны и носители «привычного и понятного».