Читать «Петр Лещенко. Исповедь от первого лица» онлайн - страница 42

Старший молча шагнул вперед и сунул руку во внутренний карман своего пиджака. Я инстинктивно заслонил собой Зиночку, но он достал не револьвер, а ту самую карточку, которую я так и не взял от Павла Антоновича. «Наблюдайте за этим человеком, — сказал он, передавая мне карточку. — Его фамилия Елиферов. Если представится случай, завяжите с ним знакомство. Он любит хорошее пение. Пока это все». «И будьте благоразумны, — добавил младший, гадко усмехнувшись. — Не вынуждайте нас идти на крайние меры». При этом он так сверкнул глазами, что у меня по спине пробежали мурашки. Чувствовалось, что этот человек — хладнокровный убийца из числа тех, кому доставляет удовольствие убивать. Когда я служил вольноопределяющимся в 7-м Донском казачьем полку, там был приказный Канаев, рослый бравый детина с заросшими рыжей шерстью руками. Канаев был первый разведчик в полку. Он вызывался участвовать во всех рискованных вылазках и по возвращении с огромным удовольствием рассказывал, сколько врагов и каким именно способом он убил в этот раз. Казаки ценят лихость, но Канаева в полку сторонились и за глаза звали «анчуткиным семенем». Вот тот, что помладше, произвел на меня точь-в-точь такое же впечатление, что и Канаев.

Нас оставили одних. Пока мы шли, Зиночка дрожала и то и дело оглядывалась, словно боялась, что наши преследователи вернутся. Мне тоже было не по себе. Я нарочито бодрым голосом говорил о каких-то пустяках, желая отвлечь Зиночку от грустных мыслей. Возле гостиницы я шепнул ей: «Завтра мы будем далеко отсюда». Но мои старания оказались напрасными. В номере у Зиночки случилась ужасная истерика, закончившаяся выкидышем. Это ужасное происшествие стало первой трещиной в нашем счастье. Я не мог простить себе того, что случилось, и Зиночка тоже не могла, хоть и говорила не раз, что моей вины в этом нет.

Только что мы были счастливыми супругами, которые ждали своего первенца, и вот мы несчастны и разбиты горем. Врач порекомендовал Зиночке провести в постели не менее трех дней, но уже на следующий день она сказала, что не может больше оставаться в Афинах, потому что страх преследует ее.

Мы переехали в Салоники. Я, насколько это было возможно, постарался сделать переезд как можно более удобным для Зиночки. Но разве мог я хоть чем-то облегчить ее душевные муки? За сутки Зиночка постарела на десять лет. Глаза ее запали, в волосах появилась седина, мало, но появилась. Сердце мое разрывалось от жалости к жене и нашему неродившемуся ребенку. Мне почему-то кажется, что это должна была быть дочка, Оленька. По дороге в Салоники мы почти не разговаривали друг с другом, хотя прежде болтали бы без умолку, обсуждая дорожные впечатления и то, что нас ждет на новом месте.