Читать «Неизвестный террорист» онлайн - страница 206

Власть и деньги должны были стать тем единственным, что останется в жизни, и политика должна была обеспечить их главенство. Ибо для политики центром жизни является человек, как бы постоянно противостоящий Вселенной. Любовь же, напротив, сливает человека и Вселенную воедино.

Когда Куколка шагнула из темноты коридора за предел светового круга, в ушах у нее звучала музыка Шопена. И слушая те божественные звуки, происхождение которых и сам Шопен объяснить не мог, она узнала объяснение своей собственной жизни.

Любви никогда не бывает достаточно, но любовь – это единственное, что у нас есть.

А в клубе Chairman’s Lounge уже на следующий день жизнь, как обычно, била ключом. Сэллс, Джоди и Марию вызвали аплодисментами, и они взобрались по тем же металлическим лесенкам на те же обитые пурпурным фетром столы и взялись руками за те же самые бронзовые шесты, а потом одарили зрителей теми же искусственными улыбками, радуясь тому, что, как только зазвучит привычная музыка, у них еще будет несколько минут, прежде чем они будут вынуждены хоть что-то сказать.

А в небесах взошел прекрасный месяц и повис над волшебным ночным городом, словно в конце волшебной сказки. И Уайлдер в своем домике в Редферне, устроившись на заднем дворике, закурила очередную сигарету с травой, вертя в руках открытку с деревцем-бонсай. Открытка пришла сегодня и была адресована ей, Уайлдер, и она все смотрела на ее обратную сторону, где не было ни ответа, ни привета. Там не оказалось даже имени отправителя.

Уайлдер было не по себе. И больше всего ей хотелось ни о чем не думать. Хотелось все забыть. Да, все забыть и совсем ни о чем не думать. Она еще некоторое время тупо смотрела на открытку с деревцем-бонсай, а потом подожгла ее и, когда открытка, почти догорев, обожгла ей пальцы, выронила ее останки на землю и стала смотреть, как они скручиваются, медленно исчезая в язычках пламени, и превращаются в золу.

А в порту в кромешной темноте ждал смерти китаец, запертый внутри палубного контейнера вместе с одиннадцатью своими товарищами по несчастью. Там их спрятали еще месяц назад в Шанхае. Но тогда они мечтали о многом. Теперь же этот китаец надеялся лишь на глоток воды, стараясь не думать ни о нестерпимой вони, ни об убийственной жаре и духоте, ни о том ужасном, но сейчас, слава богу, скрытом темнотой, поскольку батарейки в его фонарике окончательно сели, – об остальных своих товарищах, теперь уже мертвых. Ведь если бы он стал о чем-то таком думать, то просто сошел бы с ума. И он снова, возможно в последний раз, принялся стучать по твердой стальной стенке контейнера жестяной банкой с албанской томатной пастой.

Этот странный глухой стук разнесся над пирамидами тесно прижатых друг к другу контейнеров, над бухтой, над ее водами, к ночи вновь ставшими шелковыми, по которым на своей новой тридцатипятифутовой яхте плыл к причалу Тони Бьюканен, тоже старавшийся не думать ни о чем, разве что о первом чудесном бокале холодного пива, который он выпьет, когда вернется домой. Да, именно так он и поступит, думал он, старательно убеждая себя, что очень доволен и выпавшей ему судьбой, и тем, каков он сам.