Читать «Тревожный звон славы» онлайн - страница 64
Дугин Лев Исидорович
— Но как вёл себя в этот час испытания государь! — восхитилась Прасковья Александровна. — Он стоял на балконе, созерцал стихию. Он послал погибающим помощь. А теперь объезжает дома пострадавших. Благословенный государь...
— Перестаньте! — в сердцах возразил Пушкин. — Он и всегда-то был комедиантом.
— Да как вы смеете! — не на шутку возмутилась Прасковья Александровна. — Дуры, заниматься! — прикрикнула она на дочерей. — Да государь пожаловал целый миллион для пособия!..
— Миллион, великое ли дело. А соль? А хлеб? А овёс? Ведь идёт зима... Вот я напишу брату: издаст «Онегина» — пусть все деньги раздаст. Но Боже мой! На Васильевском острове смыты дома, живые погибли, а мёртвые всплыли в гробах...
Он не мог не думать об этом. Сколько вспомнилось! Там, на северной оконечности, полупустынной и унылой, где песчаная коса вдавалась глубоко во взморье, где просторно выстроились домики над прибрежной равниной, в скромно обставленной комнате со стареньким диваном, с шитыми подушками на канапе, с коробками из-под конфет на этажерке милый ангел одарил его любовью. Таланья! Ничего не устрашась, ничего не требуя, может быть, в каком-то божественном оцепенении она уступила его неистовому натиску! Что же с ней теперь? Все эти годы он не удосуживался что-либо узнать. Но здесь, в деревенской тиши, лишённый привычной пестроты, каждодневных новых впечатлений, он обречён на воспоминания. Как она плакала, прощаясь с ним! Теперь он испытывал гнёт вины...
Но вот страшная но юсть перестала быть новостью, все подробности были обсуждены — и привычная жизнь продолжилась. Стайка девушек защебетала вокруг него.
— Мне сегодня приснилось, — как-то сказала красивая Алина Осипова, — будто я потеряла правую серьгу, а потом нашла её сломанной... Это, верно, не к добру?
— Для вас это к добру, — изрёк Пушкин, тотчас вступая во флирт. — Потому что я хорошо вас знаю.
— Да? Когда же вы успели меня узнать?
— С той минуты, как я вас увидел.
— C’est faux. Я не могу вам нравиться. В вашем вкусе Аннет.
— Но я вовсе не люблю молчаливых.
— Значит, я вам кажусь болтливой?
— Я не сказал...
— Но вы дали понять. — И она отошла, искусно изобразив обиду.
— Не правда ли, она очень хороша? — тотчас вступила в игру ревнивая Аннет. И глаза её, обращённые на Пушкина, выразили все чувства, которые она с первой же встречи испытала к поэту. — А мне бы... если бы вы позволили... — Она запнулась, смущаясь. — Если хотите... я очиню для вас перья. О, может быть, за это вы посвятите мне стихотворение?
— Да, — милостиво разрешил Пушкин, — очините. Благодарю вас...
— Вам пишет ваш брат? — настала очередь Зизи. — Нужно признать, что у вас превосходный брат!
— Я напишу ему, что вы хвалили его, — сказал Пушкин.
— Нет, не пишите, — вспыхнула Зизи.
— Я напишу, что вы покраснели...
Так могло продолжаться бесконечно.
Но с Прасковьей Александровной разговоры велись иные, содержательные. Она, знавшая четыре европейских языка, следившая за европейской и отечественной литературой, хотела знать замыслы юного любимца муз, жившего под кровом её дома. И он объяснил ей однажды, почему готовую поэму «Цыганы» не желает пока печатать, а первую главу романа в стихах уже переправил для цензуры. Он был в затруднении. «Цыганами» — так он чувствовал — заканчивался какой-то один важный творческий период, а «Евгением Онегиным» открывался другой, новый, — и не хотелось одновременно печатать их. Например, в «Цыганах» герой бежит от духоты городов в поисках