Читать «Тревожный звон славы» онлайн - страница 45
Дугин Лев Исидорович
«И говорит: поди, ты волен — Оставь нас злой — злобный — страшный — вольный — сильный — Оставь, иди ты в мире — Оставь, ты вольный — Ты злой — Оставь нас, дикий человек — ступай же, гордый человек —
...Когда наконец в беловой рукописи он поставил дату «10 октября», он чувствовал себя опустошённым. Десять дней непрерывного труда слились в единый творческий порыв. Предельное напряжение исчерпало его. Всё, что способно было гореть, воспламенилось — и он, божественный Гефест, ковал необоримое и вечное...
Но теперь на душе было пусто. Теперь предстояло возродиться, но уже не таким, каким он был прежде: пламя творчества переплавляло его самого.
И, как всегда в эти минуты опустошения, явилось чувство смерти. Вот почему он так много думал о смерти! Это чувство, как неизбежный спутник, сопровождало творчество и ещё на заре цветущей, безмятежной, беззаботной жизни заставляло ожидать её конца...
Он бросил перо и вышел из своей кельи в Ганнибалово зальце. Отец, сидя в удобном «жакобе», доморощенном псковском кресле, читал французскую книжку, а крепостная девушка, стоя перед ним на коленях, растирала обнажённые икры: Сергей Львович только что вернулся с прогулки. Руслан растянулся рядом на полу, положив вытянутую морду на лапы.
— Рара́, — сказал Пушкин, — мне пишут то, что никак не радует. Некто Ольдекоп, проходимец и коммерсант, издал «Кавказского пленника» в переводе на немецкий. Казалось бы, хорошо? Но тут же и русский текст. И говорит, с твоего согласия.
— Он вёл переговоры, — с достоинством ответил Сергей Львович, отрываясь от книжки. — Но ты сам писал из Одессы...
— Что я писал! Без русского текста. Мошенник Ольдекоп ограбил меня!
— Что касается меня, — сказал Сергей Львович, с настороженностью ожидая от сына Бог знает чего, — я согласия не давал.
— Но вот Вяземский пишет мне: и в Москве ольдекоповское издание. Между тем переиздание мне самому сулило изрядный доход!..
Пушкин говорил с горячностью, и в этой горячности было желание показать отцу, что он вполне может жить без всякой помощи, без подачек, полагаясь на литературный свой труд и доходы.
— И что теперь делать?! — восклицал он. — Отказаться от переиздания «Кавказского пленника»? Потому что русский текст в издании Ольдекопа. Меня грабят!
— Что же, — посоветовал Сергей Львович, — пошли доверенность друзьям: Дельвигу в Петербург, Вяземскому в Москву — пусть остановят продажу. Три правую, — повелел он девушке.
— Но для доверенности нужна гербовая бумага, — горячился Пушкин. — А гербовая бумага в городе. Не ехать же мне снова в Псков!