Читать «Стален» онлайн - страница 113

Юрий Васильевич Буйда

– Наверное, в какой-то момент он понял, что человек всю жизнь сражается только с одним противником – с неумолимым временем. Прости за пафос, но только ему, времени, мы и бросаем вызов по-настоящему. Если бросаем. В какой-то момент, думаю, это понял и Лев Дмитриевич. – Она помолчала. – Речь идет о наследстве, то есть о преодолении времени. Как он мог остаться? Что мог оставить детям, внукам, правнукам? Имя? Он был человеком-тенью, его мало кто знал. Могущество? Однако власть, могущество у нас не передавались по наследству. Разве что связи, но в эпоху перемен это не очень надежное наследство. А вот если соединить могущество с деньгами, то этот союз может жить вечно. Или хотя бы много-много лет… пришло его время, и он этим воспользовался…

– Победили не белые, а жадные, – вспомнил я ее слова.

– Что ж поделать, история всегда на стороне жадных…

Глава 22,

в которой говорится о зачеркнутом Христе, сладостном небытии секса и преступной леворукости

Рано утром на террасу, опираясь на палочку, выбредала Матреша, закутанная в пуховую шаль. Она садилась за столик в углу, где светило солнце, и долго пила чай, макая в него кусочки сахара. Согревшись, гуляла вокруг пруда, то и дело присаживаясь на скамейки, которые были расставлены на берегу через каждые пятьдесят метров. Обедала в обществе Нинели, следившей за тем, чтобы Матреша не перебарщивала с таблетками. Оживала к вечеру. За ужином выпивала рюмку ликера, немножко играла на пианино, вспоминала, как за нею ухаживал Смоктуновский, и удалялась на прогулку под руку с Братом Глаголом, который по вечерам надевал облегающее платье с двумя рядами мелких серебряных пуговиц от воротника-стойки до самого низа…

Иногда с нею ужинали Василиса, оставшаяся безмужней, бездетной и превратившаяся к старости в мужчину с седыми усиками, и Лилия, не утратившая ни страсти к чтению, ни своей колоннообразности.

Лиля благодаря отцу наконец-то побывала в своей обожаемой Испании, откуда вернулась разочарованной: «Эта хваленая Саграда Фамилиа – иллюстрация к метаморфозам истории: сила вырождается в красоту, потом начинается невроз, часто – невроз своеобразия. Церковь и вера становятся церковью и верой одного человека, несомненно талантливого. К Церкви, к вере это уже не имеет отношения. Сказочное великолепие, в котором нет места для Бога, красота без красоты Христа… Мне кажется, сегодняшний храм веры должен быть специально неказистым, кривым, худым и горбатым, темным и холодным, чтобы «чувству прекрасного» не было в нем места ни пяди. Достоевский написал: «Красота Христа мир спасет», а потом Христа зачеркнул, понадеявшись, видимо, на догадливость людей. Ошибся: все зачеркнули Христа, а красотой стало то, что я чувствую, то есть что угодно, ничто. Что ж, мертвое в искусстве рождается гораздо чаще, чем мы думаем…»