Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 284

Рука сжимает колокольчик. Дверь отъезжает, в проем вливается свет. Напоминает солнечный, но без его назойливости.

– Bon jour, Votre Majesté!

Камердинер помогает одеться, зажигает электричество. Космос отступает, съеживается по углам, чтобы вечером перейти в контрнаступление.

Утренняя молитва. Лампадка пред Владимирской едва дышит.

– Ну-ка, подсоби мне, Петруша!

– Позвольте мне, ваше ве…

– Сам, сам!

Дотянуться, придавить пальцем огонек. Камердинер поддерживает под локоть. Теперь сколупнуть обугленный вершок и подтянуть на полдюйма фитиль. Вот так. Петр подает зажженную свечу, дело сделано. По окладу разлился уютный свет. Вытер масленые пальцы платком.

– Не такая уж я развалина.

– Вы в прекрасной форме, Ваше Величество…

Прекрасная форма. Да, только форма от него и осталась. Une belle forme.

Завтрак накрыт в библиотеке. Стены обтянуты штофными обоями, на входе висит картина советского живописца, забыл фамилию, писанная к трехсотпятидесятилетию Дома Романовых. На переднем плане два блудных сына, стоящие на коленях подле двух одинаковых отцов. Чуть выше несется птица-тройка, ею правят евреи, похожие на цыган; чтобы не спутать, им пририсованы длинные, как серпантин, пейсы. Там же, в птице-тройке, помещены отчего-то сэр Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт. Вообще, фигур и лиц на полотне много, и все они лезут друг на дружку. Кто изображен только висящей в воздухе головой, кто-то – всем телом, но в виде черного квадрата или голым по пояс, как нарком Чичерин. Все это клубится в той части полотна, где помещен мир зла; та часть, которая отведена добру, написана в утешительной классической манере и с фотографической доскональностью. Вот царская семья глядит одинаковыми круглыми глазами, вот золотые купола написаны золотою краской, вот народ кладет поклоны и рукоплещет.

Он долго отказывался принимать эту картину, но взамен предлагали Родину-мать. Три огромные Родины-матери у него уже стояли.

На завтрак его излюбленная каша. Кусочек сливочного масла тает в рисе, как солнышко. Погрузить в этот пейзаж серебряную ложку, продегустировать. А наследник – опаздывает.

– Их императорское высочество в рекреационном зале, – докладывает секретарь.

Секретарь, Сухомлинов, уже минуты три топчется у картины под блудными сыновьями, папочку сжимает.

– Холодно что-то.

Кофе тоже прохладный, не теплит. Входит печник с охапкой дров. Подняться с кресла, подойти к печи, понаблюдать, как пламя лижет дрова. Петруша набрасывает ему на плечи кофту. Глупая кофта, дурацкая кофта, а протестовать бесполезно, все теперь знают, что ему надевать. Сухомлинов, секретарь, покашливает в ладонь. Потерпи уж, голубчик, пока я кашку доем.

– Света мало!

Шторы ползут вверх. Становятся видны ветки, крыша ближняя, крыша дальняя и купол.