Читать «Начала любви» онлайн - страница 258

   — Я этого тебе, друг, никогда не забуду, — сказал великий князь и от избытка чувств похлопал Салтыкова по плечу.

Лишь когда волна возбуждения улеглась, великая княгиня сообразила, что присутствовавший на дальнем фоне звук — это от ветра и леса, что хрип — это лошадиный хрип, а мерные тяжёлые удары в висках и глубоко внизу — это собственное её сердце, удивительным образом раздвоившееся.

В передней части саней, приобняв правой рукой великого князя, стоя правил лошадьми Салтыков. «Теми же руками — грязные вожжи...» — подумала было Екатерина, однако мысль оказалась более проворной и, додуманная лишь наполовину, стремительно умчалась прочь — со скоростью ветра. Она глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Чтобы не видеть приближающегося дворца, в первых двух этажах которого ярко горели окна. Чтобы думать, что дворец, равно как и сам Петербург, ещё очень далеко, а ехать они будут долго-долго, всю жизнь...

У безлюдного в этот час подъезда Пётр осадил лошадей, тогда как Салтыков по праву человека, выправившего ситуацию и сумевшего таки вернуться без потерь, подхватил на руки её высочество и легко, явно бравируя своей физической силой, зашагал к дверям. Пётр суетился вокруг, то забегая вперёд, то приотставая и выкрикивая никому не нужные советы.

И был вовсе уж знаменательный момент, когда великий князь отпахнул перед Салтыковым дверь, а Сергей, чуть приостановившись, чтобы не потревожить свой бесценный трофей, аккуратненько внёс затихшую у него в руках женщину на площадку.

У непривычного к лакейской работе великого князя ветер вырвал дверь из рук и шарахнул ею со всего размаха, так что на считанные мгновения он остался на улице один.

Но моментальное уединение не дало Екатерине решительно никакого преимущества, потому как с лестницы к ним уже сбегали Нарышкин, Чоглокова, слуги, усатый гвардеец из дворцовой охраны, Саша Вильбуа, Жукова, Дарья Гагарина, Разумовский и откуда-то взявшийся доктор Бургаве. Он и перехватил затихшую ношу из рук Салтыкова.

ЭПИЛОГ

Буде кто из читателей пожелает узнать о дальнейшей судьбе живых образцов за гранью настоящего повествования, мы имеем добавить следующее.

Отец Екатерины, владетельный князь Ангальт-Цербстский, умер в следующем, 1747 году, после третьего, оказавшегося сокрушительным удара. За гробом шли сломленный Больхаген с раздвоенной от горя, теперь уже не рыжей, но какой-то пегой бородой и невозмутимая Иоганна-Елизавета, которая почти полтора года перед этим колесила по европейским дворам, строя планы возвращения в Россию, интригуя, одалживая и тратя деньги, — словом, занимаясь самовыражением.

Элизабет Кардель, как перед тем добрый фон Ашерслебен, а ещё ранее того доктор фон Лембке и Теодор Хайнц, Моклерк и Рапэн Туара, пошла путём большинства людей, то есть исчезла бесследно, что, однако, совсем не означает, будто бы мадемуазель пропала. Именно что бесследно исчезла, и вполне может быть, другой город, другая страна или даже другое правдивое повествование охотно раскрыли перед ней свои объятия.