Читать «Ураган. Последние юнкера» онлайн - страница 143
Виктор Александрович Ларионов
Полковник Машин, полный и неповоротливый, лихо подбоченясь в седле, делает вид, что песню не слышит, а глаза Авы так и мечут искорки веселого задора.
Достается и самому командиру — полковнику Миончинскому:
Насчет «воспитания» вопрос деликатный. Полковник всегда сильно горячится в бою и «кроет» всех, кто, по его мнению, недостаточно расторопен: наводчиков, ящичных вожатых, не успевающих подводить передки карьером по жиже чернозема, разведчиков и, конечно, телефонистов, не бегущих с тяжелой катушкой «марафонским бегом». Кроет всех крепко, не избегая и «трехэтажных» выражений.
Правда, на следующий день перед строем он всегда извинялся перед «господами прапорщиками» за свою ругань.
Кто из бывших юнкеров не прощал полковнику этой брани: ведь это и была для нас всех настоящая школа, а не та, что мы проходили в классах училища или на Дудергофских полях…
«Журавель» переходил и на своего же брата-юнкера:
Этот «Журавель» был посвящен начальнику батарейной разведки портупей-юнкеру Березовскому. Березовского послали однажды поздно вечером вперед, искать для батареи квартиры. Однако по дороге вперед он крепко заснул и лошадь привезла его в самый хвост колонны. Так и родилась песня про разведку.
Особые куплеты были посвящены складной деревянной башне, созданной по идее полковника Миончинского. В боях в степи известную роль она бы играла, если бы не продолжительная и сложная ее установка. Сделанная из легких балок и досок, без всяких механизмов, башня доставляла немалые неприятности заведующему ею капитану Масленникову. Из-за медленной установки башни, «холобуды», как ее прозвали юнкера, — бедный капитан Масленников должен был принимать от полковника Миончинского потоки ругани в начале каждого боя; но так как бои в степях были часто подвижны и орудия, сделав два-три выстрела, уходили вперед, то «холобуду» надо было тотчас же разбирать, грузить на повозку и гнаться за батареей, а там, впереди, Миончинский уже налетал на капитана Масленникова и кричал: «Где же трам-та-ра-рам башня!» Песня про «холобуду» заканчивалась словами:
Доставалось у нас и молодому капитану Гренадерской артиллерии Михно, взятому в нашу батарею уже после Первого похода.
Капитана прозвали «Старый гренадер» и подсмеивались над его долговязостью, рыжей бородкой-клинышком и всегдашним аппетитом. Привыкнув к артиллерийским боям Великой войны, с блиндажами и телефонами, «Старый гренадер» первое время под близким пулеметным огнем бледнел и даже несколько раз «драпал». Но вскоре он стал настоящим «марковцем», не кичился своим гренадерским «происхождением», часто шел вперед, пренебрегая опасностью.
Среди юнкеров были юноши, увлекающиеся самыми разными вещами: юнкер Баянов, например, изучал в походе французский язык и таскал с собой французскую книжку о царице Клеопатре. Эта книжка, лежавшая иногда на зарядном ящике, разлеталась на рыси отдельными листочками по степи, и Баянов бегал, собирая листки драгоценной книжки… Я потом уже понял, что в этой французской книжке Баянов находил какую-то внутреннюю силу легче переносить тяжелую обстановку переходов и боев в степях Кубани. Древний Египет… красавица царица Клеопатра… дворцы, пальмы и Нил… наконец, французский язык… Все это — спасительный контраст с окружающим. Среди юнкеров, огрубевших, оборванных, небритых походников, забывших интеллигентное общество, родных и семьи, живущих уже совсем иными, иногда звериными, понятиями, — «угробить», «дать дуба» стали понятиями привычными, почти ежедневными; «пожрать» — было для некоторых выше многих идеалов.