И вновь зима запрет нас в доме скоро,балконы будут снегом разодеты.За окнами средь зимнего простораискать напрасно милый образ лета.Но станем вспоминать в уединеньепрогулку нашу в горные высотыи все необозримые владеньябагрянца и осенней позолоты.Следя, как воробьи засуетилисьи крошки на снегу клюют, мы вспомним,как между елей золотом светилисьберезы тонкие в лесу огромном.Туманы за окошком нашим зимнимнапомнят нам, не вымолвив ни звукао воздухе и призрачном и дымномпод оголенными ветвями бука.В углях горящих, в их пурпурном рденьенам вспомнится листвы осенней ворох,тот день в горах, и в тишине осеннейпод нашими шагами — нежный шорох.И ничего, что наш очаг остынет,что станет за окном бело и пусто, —переселятся в зимнюю пустынювоспоминанья наши, наши чувства.
1965
Кукушка
Не понимаю тяги к предсказаньями тех, что ходят к ведунам, к ведуньям,и на бобах или по гороскопамхотят дознаться — что их ожидаетв грядущих днях. Какое утешеньеи смысл какой жить в знаемом заране?Страницу за страницею нам должнотаинственную книгу бытиячитать с надеждой, не спеша узнать —что будет дальше. Тот же, кто охваченнечистым, недостойным любопытствомиль дьявольскою дерзостью, и хочетнасильно разодрать завесу дней,чтоб до конца свою судьбу постигнуть,тот не увидит жизнь, увидит смерть.Ребенком, с бабушкой, в Салониках веснойя проходил вблизи казарм турецких.Над желтыми высокими стенамитолпились в лихорадочном смятенье,как пред грозою, сумрачные тучии кроны лип мятущихся. Оттудавсегда я слышал возгласы кукушки.И потому что знал я, что кукушкапредсказывает, сколько лет нам жить,я убегал, закрыв руками уши,лишь не услышать бы, что предвещаетнечеловеческий, невидимый, ужасныйтот голос из глухой густой листвы.
