Читать «Катон» онлайн - страница 61

Подобные переживания смущали и разум Катона. С одной стороны, он никак не мог назвать второсортным человеком своего детского наставника Сарпедона или лекаря, который был настоящим ученым в области медицины и естествознания вообще. Знал он и многих других уважаемых людей, принадлежавших классу рабов. Даже в театральных комедиях фигурировали проворные смышленые слуги, устраивающие судьбу избалованных оболтусов - молодых хозяев. Но если рабы - нормальные, полноценные люди, то война, на которую шел Катон, являлась несправедливой и, кроме того, очень страшной, так как еще никогда в Италию не вторгалось стотысячное вражеское войско. С другой стороны, в массе своей рабы действительно были людьми низкими и подлыми. Само общественное положение воспитывало в них зависть, лицемерие, лживость, изворотливость и жадность. Применительно к таким существам и рабские цепи казались роскошью, а война с ними выглядела унизительной, воистину рабской.

В конце концов Катон отмахнулся от неприятных мыслей, сказав себе, что рабство неизбежно и потому вечно, что никакого иного общественного устройства не было и не будет. "Враг есть враг, к врагу же надо относиться со всею ответственностью, чтобы одолеть его", - решил для себя Марк и этой мыслью подвел итог размышлениям об идеологической подоплеке войны.

Во время похода Катон наблюдал за соратниками, изучая такой феномен, как современный ему солдат; он ведь был философом. Сам Катон служил в коннице, и его окружали представители двух высших сословий: сенаторского и всаднического, а простых легионеров он мог видеть, когда навещал Цепиона, который в ранге военного трибуна командовал пехотой. Марк ходил с братом между палаток, слушал разговоры солдат и иногда сам вступал с ними в беседу. После таких прогулок по лагерю он всегда возвращался в свой шатер в подавленном настроении.

Солдаты либо травили пошлые байки, либо обсуждали шансы на добычу и очень сетовали при этом на то, что их враги - народ дикий и все награбленное у богачей и захваченное в лагерях побежденных республиканских войск добро тут же прогуливает, проедает и пропивает. "Ничего эта кампания нам не даст", - сокрушался то один из них, то другой. А кто-нибудь добавлял: "Да, гражданская война была поинтереснее: там под шумок можно было хапнуть что угодно и у кого угодно". Со дня основания Рима парившая над ним сияющей в лучах славы ширококрылой птицей идея патриотизма, осенявшая его граждан героическим духом в течение семи веков, даже тенью своею не касалась этих вояк. Более того, они тайком нахваливали Спартака и злорадно восклицали: "Здорово нагнал страха этот гладиатор на наших важных нобилей и надутых тщеславием богачей!" В то же время никакого сочувствия рабам с их стороны не обнаруживалось: будучи попираемыми верхними слоями общества, они со всею беспощадностью ущем-ленных в своем достоинстве людей презирали тех, кто на общественной лестнице находился еще ниже, чем они. А иногда это воинство охватывал страх перед многочисленностью и жестокостью восставших, которые и впрямь свирепо расправлялись с пленными. "Нас всех перережут, как свиней", - шептались они и придумывали способы бегства с поля боя. Увы, даже непомерная жадность не могла увлечь их в сражение. Те, кто в своей алчности готов был рисковать жизнью, уже давно нанялись в легионы и теперь находились в Испании или Азии. Здесь же собрались такие подонки плебса, которые мечтали о наживе, но могли видеть битву только на цирковой арене. Им не раз доводилось воинственными призывами требовать предать смерти непонравившегося гладиатора, но они никак не рассчитывали, что им представится возможность проделать это собственноручно.