Читать «Тиберий» онлайн - страница 71

С этими словами он закрыл заседание и быстро пошел к выходу из здания курии, на каждом шагу брезгливо шарахаясь от поклонов великосветских подхалимов и отворачиваясь от их ненавидящих глаз.

"Скорее бы взрослел Друз, — думал Тиберий во время бессонной ночи после дня, похожего на бредовый сон. — Быстрее бы он взвалил на себя груз власти. Сын молод, может быть, он найдет общий язык с этими людьми. А я бы ему помогал советами".

Тут он недобро усмехнулся и произнес: "Как мне — Ливия".

"Впрочем, я не стал бы превращать свою помощь в диктат, и все было бы нормально", — решил Тиберий, и эта мысль возвратила его к прежнему меланхолическому настроению мечты об избавлении.

Однако вскоре Друз омрачил последнюю надежду отца.

Занимая высшую в реестре государства должность, Друз вместо грандиозных дел по возвеличиванию Отечества, как то было свойственно консулам республиканской эпохи, занимался устройством зрелищ для избалованного праздной жизнью плебса. И это считалось достойным занятием — столь изменилось римское общество. В амфитеатре он давал гладиаторские игры, причем, по настоянию отца, не только от своего имени, но и от лица сводного брата Германика. С отцом в данной ситуации приходилось считаться, поскольку деньги на устройство развлечений давал именно он.

Традиция гладиаторских боев перешла к римлянам от этрусков. Однако зрелищем они стали не сразу. У этрусков это был погребальный ритуал, бравший начало в обряде человеческих жертвоприношений. Римляне поначалу тоже использовали показательные бои на мероприятиях, посвященных каким-либо трагическим событиям. Однако, с изменением сущности римского государства, разворачивался и вектор ценностных ориентиров в обществе, а следовательно, менялись и люди. Вытеснение качественных оценок количественными привело, в частности, к утрате способности чувствовать трагическое. Ему на смену пришли: ужасное, шокирующее, кровавое, грандиозное. Недостаток глубоких духовных переживаний теперь компенсировался животным страхом перед насилием и смертью. А поскольку замена была отнюдь не равноценной, то присутствовала тенденция постоянного количественного наращивания этих примитивных эмоций. Римская повседневность превращалась в имитацию жизни. Так же, как сенаторское сословие с установлением монархии утратило исконные функции управления, и народ в свою очередь лишился основы сознательного существования. Теперь римской массе не нужно было тяжелым трудом добывать пропитание — их кормило государство, не требовалось защищать Отечество — это делали наемники, не приходилось отстаивать на форуме гражданские права — все решал один принцепс, не было необходимости отличать истинных героев от авантюристов и поддерживать серьезных политиков в борьбе с демагогами, потому что в римской жизни не осталось места истинным героям и политикам. Так некогда самый активный в истории народ выродился в плебс без смысла жизни, без глубоких чувств, но с неуемной энергией потребления хлеба и зрелищ. В отсутствие реальных страстей он жаждал искусственных, поднесенных ему на блюде, как хлеб. Он наполнял опустошенную душу чужими чувствами так же, как чужим хлебом набивал свое чрево. Вот тогда гладиаторские бои и сделались зрелищем. Смерть человека на глазах у толпы других людей, упивающихся его страданиями, кормящихся его болью и отчаяньем, стала острейшим блюдом эмоциональной кухни империи.