Читать «На берегу неба (сборник)» онлайн - страница 145

– Бабка поет, – говорит старичок. Потом, подумав, еще: – Я с ней не разговариваю ведь. Вообще. Ссоримся за разговорами. Не получается за разговорами жить…

Слушает голос, звучащий вдали. Опускает голову:

– Скучно ей молчать, вот и поет.

С веток срываются капли ночного дождя, шуршат в палой листве. Где-то очень далеко слышен похожий на звук трубы гудок тепловоза.

Если представить себе такой поселок, который когда-то исчез, выпал накануне зимы из почтовых реестров и прочих описей нашей цивилизации, чтобы отныне и навсегда зажить своей собственной жизнью, то мы легче вообразим себе мир художника Геннадия Ежкова. Он очень не похож на наш, но в то же время потрясающе правдоподобен. Он сотворен из тех же материалов, что и наш мир, только иначе как-то скомпонованных. Погода там, как правило, серенькая, неяркая – обычная погода петербургских широт. Дома – одиноко стоящие в пространстве холмистой равнины особняки – это ведь реально существующие особняки где-нибудь в Озерках или в Парголове: к ним можно сходить, увидеть их, потрогать. Так же реальны предметы, которыми иногда избыточно захламлены интерьеры этих построек, но в еще большей степени собственная квартира художника: связки писем, перья птиц, сухие цветы, камешки, старинные аптечные пузырьки и бутылки, ножницы, непонятные механизмы, лампы, ключи, замки, ракушки, пожелтевшие фотографии, инструменты. В том, что мы называем современностью, все это существует в разрозненности. Но, когда художник предъявляет нам свои работы, мы убеждаемся: да, мир мог бы быть и таким. Того, что нам предъявлено, достаточно для творения.

Географически следует искать его где-то в плоских холмах Калгалловской гряды, что тянется от Петербурга к финской границе. На севере там запретная зона, но в зону нет необходимости вторгаться. Все ближе, все досягаемее – и недоступнее. Надо знать время, когда открывается ход: осень. Листья еще не облетели, но снег уже выпал. Холодно, ясно. Пучки сухой травы, куст шиповника. Фрагмент потрескавшейся кирпичной ограды, за которой открывается волнистая даль… Если обнаружилась стена, особенно стена с растущим подле нее цветком красной мальвы, то, значит, совсем уже близко дом и его обитатели. Как ближе прикоснуться к ним, как увидеть воочию, я не знаю. Здесь принципиально важно состояние души. В душе должно быть какое-то высокое простодушие, как я понимаю. И добросердечие. Потому что мир Геннадия Ежкова отличается от нашего, возможно, только немного повышенной степенью простодушия и добросердечия. Поэтому он и ускользает и прячется от нас: ибо миры, которые можно назвать необычными, чтобы не называть более претенциозно, взаправду существуют. Мы можем не верить этому, но в конечном счете нам ничего не поделать с поразительной ясностью свидетельств о них.

Доводя эту мысль до той степени ясности, которая, как правило, и не нужна в повседневном опыте, мы вправе предположить, что наша действительность складывается из множества вмонтированных друг в друга миров, которые странным образом сосуществуют в одном пространстве-времени – как, например, мир людей и мир муравьев, – но в то же время пребывают в своих пространствах со своими автономными времяисчислениями.