Читать «Лето на водах» онлайн - страница 71

Белинский достал из портфеля свежий номер «Отечественных записок» с кем-то уже вложенной закладкой — узенькой картонной линейкой, употреблявшейся для отсчёта строчек, — и протянул его Лермонтову.

   — Благодарю вас, господин Белинский, — беря журнал, сказал Лермонтов, — но, право же, мне совестно, что из-за меня вам пришлось оказаться в таком месте...

Лермонтов не понимал, почему Краевский не передал журнала через Акима, с которым они оба имели постоянную связь и который, даже в случае своей занятости, мог послать журнал со слугами. Открыв журнал на закладке и делая вид, будто смотрит, в каком виде напечатана его «сцена», как назвал Белинский стихотворение «Журналист, читатель и писатель», Лермонтов украдкой взглянул на Белинского, стараясь угадать, зачем он пришёл.

Белинского Лермонтов знал ещё с тридцать седьмого года — в Пятигорске их познакомил некий Сатин, тоже бывший московский студент. Тогда у них вышла ссора; позднее, в Петербурге, они только что раскланивались, встречаясь в редакции или на квартире Краевского.

Хотя воцарившееся в комнате молчание и имело вполне приличное объяснение — Лермонтов читал или делал вид, что читает, — всё-таки и гость, и хозяин остро ощущали его неловкость. Неожиданно Белинский сказал:

   — Бросьте, Михал Юрьич, ломать голову, гадая, зачем я пришёл. Пришёл потому, что люблю ваши стихи, что считаю вас самым большим писателем нашего времени. Угодно вам указать мне на дверь, я встану и уйду без обиды...

Он действительно встал с кресла и взялся за свой чёрный портфельчик. В его голосе и позе не было уже ни малейшей неловкости, но, наоборот, Лермонтов уловил в его облике что-то упрямо независимое и даже странно торжественное. Глаза Белинского смотрели открыто и прямо, а губы, как показалось Лермонтову, подрагивали в чуть заметной иронической усмешке, значение которой он перевёл для себя так: «Неужели и ты, первый поэт России, мучишься барской спесью, как какой-нибудь пустоголовый фендрик?»

Лермонтов вдруг устыдился своей спеси, которая, как он знал сам, не была ему чуждой, и впервые за всё время знакомства с Белинским почувствовал что-то вроде симпатии к этому человеку, впервые подумал о том, какая, в сущности, у него трудная судьба. «Неслужащий дворянин», — вспомнились Лермонтову слова, с какими Белинский представился только что караульному начальнику, графу Гудовичу. Лермонтов хорошо знал пензенское дворянство и был уверен, что Белинский не дворянин, но, не скажи он так, графчик, конечно, и не подумал бы доложить о нём Лермонтову.

Так, наверное, и везде: «неслужащий дворянин». Лермонтову опять почему-то стало стыдно и очень жаль Белинского, который, открыто презирая дворянство, всё-таки называл себя дворянином — чтобы не быть парией.

Лермонтов захлопнул книжку и положил на стол.

   — Нет, что вы, право! Ради Бога, Виссарион Григорьевич! — сказал он, радуясь, что, не запнувшись, вспомнил отчество Белинского. — Я так вам благодарен, что нс побрезговали арестантом...